Евреи в русской армии: 1827-1914 | страница 49
Глава II. ОБЩИНА В АРМИИ
Мои милые и дорогие папаша, Евочка и деточки!>{182} Более восьми дней В[ам] не писал только потому, что нет что писать и теперь тоже ничего такого нового нет, я слава Богу здоров и даже поправился, но жизнь однообразное и скучное. Мы окружены часовыми, так что пойти куда-нибудь без разрешения и без сопровождения часового нельзя, понятно я подразумеваю пойти в город, а в лагерях мы ходим свободно куда угодно. Говорят, что на будущей неделе нас отправят в другое место, куда неизвестно, но письма которые получится нам переотправить, многих уже отправили, теперь нас разместили по баракам по национальностям, так что евреев отдельно, здесь нас евреев человек тысяча и мы здесь завели вполне еврейскую жизнь молимся три раза в день и я говорю «Кадиш», адрес пишите как я здесь пишу на обороте, но на те адреса тоже получится, я в Америку тоже посылаю писем, и я от Вас не имею пока никаких писем и я считаю уже минуты когда получу, другие пленные уже получили но я тоже наверно получу, сердечный привет семейство Щербаковых и всем родным и знакомым. Будьте здоровы. Целую вас, Ваш Захар>{183}.
Это письмо Захар Радчик, русский солдат еврейского происхождения, послал своему отцу Залману в Екатеринослав из австрийского лагеря для военнопленных в самом начале Первой мировой войны. Письмо Радчика — любопытный документ. Из него ясно, что и Залман, и его семья органично ассимилировались в русскую культурную и языковую среду. Щербаковы, ближайшие друзья Радчиков, — единственные, о ком упомянуто в письме, — по всей видимости, семейство православное. Обиходным языком Радчиков был русский, не идиш. Обращаясь к своей жене, Залман Радчик называл ее русифицированным уменьшительно-ласкательным вариантом ее имени. Письмо Залмана написано на более-менее правильном русском языке, правда, не без ошибок и ляпсусов, восходящих к полузабытому идишу («я в Америку тоже посылаю писем»). В то же время Залман — типичный представитель традиционного еврейского мира. Он был счастлив оказаться среди соплеменников — еврейских солдат, взятых в плен на австрийском фронте. Военнопленный Первой мировой, Залман всерьез беспокоился о своем большом семействе. Он писал письма родным в Екатеринослав и даже в Америку. Вести «вполне еврейскую жизнь» означало для него ежедневно отправлять обряды иудейской религии, а не вести социалистическую пропаганду среди нижних чинов. Он считал своим долгом читать поминальную молитву (