Да, мой мальчик, а он все это слушал.
Я думаю, хоть и не уверен, что Пресветлый пережил бы и двуличие многих своих соратников, более того, он ведь наверняка и подозревал о чем-то подобном, иначе не затеял бы "экзамен". Однако последними каплями, переполнившими чашу его отчаянья, стали жена и дети. Его дочь с приглушенным смешком принимала ухаживания сына наиглупейшего из придворных блюдолизов принимала в том же зале, где лежал ее "покойный" отец, у дальних портьер! А чуть позже, когда окончательно стемнело и лишь фигурные свечи, зажженные в честь памяти об "усопшем", рассеивали мрак коридоров, в зал явилась супруга Пресветлого. И стоя над гробом, она вышептывала то, о чем молчала все то время, пока была его женой. Она рассказывала мертвому (так она думала) мужу о том, какими же тягостными и ненавистными стали для нее годы, проведенные с ним, - ведь их брак был браком по расчету. И как она ненавидит его дочь, столь похожую на отца. И как она, жена его, завела себе двух любовников, садовника и офицера, и как она поочередно проводила с ними всякую свободную минуту. Она рассказывала - а он слушал, и не мог ничем выдать того, что жив и слышит эти чудовищные для него вещи.
На следующее утро было официальное прощание с покойным - и из далекой провинции привезли его мать. Однако она лишь взглянула на почившего сына и заявила, что он давно уже отказался от своих родителей, совершенно позабыл о них и даже не соизволил приехать проведать ее, ни на один из тех дней ее рожденья, которые старая правительница вынуждена была проводить вдалеке от двора. Она исступленно шептала об этом своей невестке, и слюна брызгала на бледное лицо Пресветлого. Впрочем, с некоторых пор ни это, ни мухи, постоянно норовившие прогуляться по его щекам, "усопшего" уже не волновали.
Был ли человек, во всей империи - хотя бы один человек, который мог бы отозваться о нем с душевной теплотой? Наверное, да. Во всяком случае, мне кажется, что если бы тогда старый учитель Пресветлого пришел к его гробу, история эта развивалась бы по-другому. Однако учитель к тому времени был давным-давно мертв и покоился в земле, похороненный со всеми подобающими почестями. Умер он, как мне кажется, и в сердце Пресветлого, ибо в противном случае, повторяю, история закончилась бы не так, как она закончилась.
Прошел день прощания и наступила ночь - последняя ночь перед тем, когда тело усопшего следовало уложить в фамильный склеп Пресветлых (туда, мой мальчик, где когда-нибудь ляжем и мы с тобой). В ту ночь никто уже не беспокоил правителя, никто не приходил в зал, а стражники, что стояли у входов и охраняли их, наверное, задремали, утомленные жарой и суматохой прошедшего дня.
