— Ты сказала, что потом вошел мосье Уикенд. Что он сделал, когда ты уходила?
— Ничего, — ответила Эрмина. — Он мужчина, — продолжала она с горечью. — Ты когда-нибудь встречала мужчину, который бы сделал хоть один жест в тот именно момент, когда этого от него ждешь?
— Не часто, — сказала Алиса. — Но я встречала женщин, которые, как ты говоришь, делали жесты довольно идиотские… Ты все же не станешь утверждать…
— Спокойно, детка, спокойно. Каждому свое.
Удивленная, старшая сестра подняла глаза на высокую смуглую молодую женщину, которая была похожа на нее, если не считать светлых волос и болезненной худобы, и которая никогда в своей жизни и не помышляла называть ее «деткой», да еще развязным и покровительственным тоном. Алиса внезапно почувствовала себя беспричинно усталой, вытянула ноги на диване и мысленно пожелала чашку горячего кофе и присутствия Мишеля, его легкомысленного молчания после обеда, шелеста иллюстрированных журналов, которые он просматривал…
— Послушай, Эрмина…
Движением руки младшая сестра отмела то, что собиралась сказать Алисе.
— Нет. «Послушай, Эрмина». Это то же, что и «Видишь ли, малыш» из уст умудренного опытом отца, обращающегося к своему сыну. А ты совсем не умудренная опытом, Алиса…
— Не меньше, чем ты, во всяком случае…
— Меньше, чем я. Тебе никогда не приходилось заниматься самой тяжелой женской работой, которая заключается в том, чтобы завоевать себе мужчину. Мы вчетвером, мы вкалывали больше, чем четверо, смеялись немного меньше, чем четверо, а потом тебе, тебе Мишель достался без всякого усилия. Ведь, если честно, ты не особенно себя утруждала! О Бизуте я не говорю — это отрезанный ломоть.
Вся дрожа, она остановилась на мгновенье у окна и набросила на плечи двусторонний плед в широкую клетку, который по ночам использовался как дополнительное одеяло. В памяти Алисы Эрмина воскресила ту Алису, двадцати пяти лет, которая, закутавшись в этот же плед у этого же приоткрытого окна, поджидала три хриплых гудка жалкого, маленького, еле ездившего автомобиля, которым управлял Мишель.
— Любовь, — заговорила Эрмина, — когда она взаимна, не требует особых усилий. Тебе ни с кем не надо было бороться, между тобой и Мишелем все было ясно.
— Но разве твой роман с мосье Уикендом — это не любовь?
Эрмина повела своими дрожащими от волнения плечами, сжала руками свои пылающие щеки.
— Конечно… Нет… Ты сама должна догадаться…
— Прошу прощения, — оборвала ее Алиса. — Но мне незачем «догадываться самой». Беспочвенные предположения никогда не входили в правила нашей семьи. Как, впрочем, и оскорбительные расспросы. Я послала бы тебя подальше, если бы ты сунула свой нос, самый красивый и наименее аннамитский нос в нашей семье, в мои сердечные дела… И никто не нарушал твоего не очень-то любезного молчания, когда речь заходила о мосье Уикенде, и которое ты можешь хранить и дальше.
