На серпантине нас обогнал грузовик. Увидев праздничный дуэт, водитель высунулся из окна:
— Куда вам, хорошие?
— Туда! — сказала я и ткнула пальцем в ноги.
— Туда и попадешь, если будешь идти по дороге, — рассмеялся шофер, — Садитесь, довезу!
Мы вскарабкались в кабину, водитель выкрутил звук, и горы огласила песнь Мираба Парцхаладзе.
Фразу «Нам в санаторий героев Челюскинцев» мы выговаривали по частям и строго по очереди. Водитель оказался лингвистически продвинутым, наш крепленый акцент распознал и доставил по месту прописки. Я первая выбралась из кабины, остановилась, поджидая Галку.
— Не-а, — замотала она головой, — Отдыхать так отдыхать! Я еду кататься!
— Никуда ты не едешь! Сначала нужно отдохнуть, а уж потом отдыхать.
Галка вытекла из машины, просочилась к ограде.
— Заеду в девять, — крикнул водила, — буду ждать у ворот.
В ответ Галка громко икнула и сделала водиле ручкой.
Я добралась до номера, рухнула в кровать и сразу же крепко заснула.
Был вечер, когда я открыла глаза. В окно светил фонарь, на улице шумела дискотека. Я залезла под душ и простояла там довольно долго, потом оделась и спустилась вниз. В пятне прожектора под куполом магнолий мужчины в белых брюках и дамы в декольте вышагивали фокстрот. Вся моя команда была в уже сборе, не хватало только Галки. Ее мать в третий раз обходила санаторий, опрашивала сотрудников, заглядывала им в глаза, все тщетно — Галку не видел никто. Мы оставили Машку сторожить танцплощадку, а сами побежали по подсобкам. Через час к нам присоединились танцоры, а к полуночи весь персонал уже рыскал вдоль берега, шарил по кустам, делился информацией, вернее, ее отсутствием. Время шло, наши лица мрачнели, глаза Галкиной матери наполнялись ужасом. В час ночи к санаторию подъехала шестерка, и я узнала нашего знакомого водилу. Вид у него был страшно довольный: он что-то напевал себе под нос и жмурился как сытый кот. У самой ограды он высадил Галку, нажал на газ и укатил во тьму. Галка нервно пригладила юбку, воровато огляделась и кинулась к проходной. Увидев за воротами толпу, она попятилась назад.
— Где она? Что с ней? — послышалось из темноты, и толпа расступилась.
Мать вышла вперед, остановилась перед Галкой и долго вглядывалась ей в лицо.
— Какая же ты дрянь! — процедила она и залепила Галке пощечину. Ее звук прокатился по кронам и, подхваченный сонной листвой, завис в ночной тиши. Галка схватилась за щеку, опустила голову и побежала сквозь ряды зевак. Какое-то время до нас долетал стук ее шлепанцев, но вскоре стих и он.
