Глядя на цветные узоры из мрамора и порфира под сапогами царедворцев, Самодар мельком вспомнил рассказы деда: старый Богул-тархан застал еще времена, когда приближенные болгарского владыки-хана сидели на полу, на коврах, по степному обычаю предков подвернув ноги, а для угощения слуги вносили и ставили перед ними низенькие столики. Такой обычай еще водился в Плескове, старой ханской столице, окруженной лугами, где постоянно паслись табуны, всегда готовые дать скакунов для набега. Но ему уже не было места в новой, христианской столице Болгарского царства: отсюда были изгнаны все напоминания о варварстве и здесь Симеон и его наследник воссоздавали лучшее, что сумели взять у своих соперников-греков. Не зря же Симеон воспитывался в Царьграде и там получил образование, достойное выходца из знатного ромейского рода.
На почтенных местах, ближе всех к царю, сидели двое. Кавхан, болярин Георги из рода Сурсувулов – родной дядя царя по матери, – был плотным круглоголовым мужчиной лет пятидесяти. Чергу-боил Мостич, главный управляющий всеми делами царства, заметно старше, успел поседеть и высохнуть, однако сохранял вид уверенный и решительный. Волосы его совсем побелели, но брови над черными глазами, тоже черные и косматые, имели такой вид, будто кто-то небрежно вывел их на морщинистом лбу куском угля. Мостич служил еще Симеону и был одним из очень немногих, кто сохранил свое положение при новом царе. А вот отцу Самодара, багаину Дародану, это не удалось, он доживал свои дни в Ликостоме. Петр стремился дружить с греками и не нуждался в людях, привыкших с ними воевать.
– Самодаре! – Мостич первым его узнал: неудивительно, если он в молодости знал еще Богул-тархана. – И ты сам пожаловал!
– Молю всевышнего Бога, чтобы ты пустился в такой путь ради добрых вестей! – подхватил преславский епископ Николай.
Багаин даже растерялся среди такого обилия могущественных людей: кому кланяться первым? Конечно, царю – но Петр пока молчал.
Второму сыну Симеона сейчас было чуть больше тридцати, и на своего младшего брата он походил очень мало. Сбивало с толку то, что Петр, по настоянию жены соблюдая греческий обычай, носил бороду, и это почти полностью скрадывало его семейное сходство с бреющим подбородок и голову Бояном. Одет он тоже был по-гречески: в длинный диветисион с очень широкими рукавами: про эти одеяния госпожа Живка говорила: «Как мешки в подмышках пришиты». Зато, сидя на высоком троне, с красным мантионом на плечах, с расчесанной бородой, в красной шелковой шапочке над красиво подвитыми прядями черных волос, опустив руки в широких шелковых рукавах на резные мраморные подлокотники, царь Петр куда более походил на зятя греческого василевса, чем на Боянова родного брата.
