Дромон у Кирилла был всего один. Хельги видел это чудовище издалека, но даже на расстоянии разглядел: тот весьма плох и едва ли сможет выйти в плавание, а тем более в бой. Но три хеландии выглядели годными, и они были крупнее лодий и выше бортом. Сражаться с ними можно было, рассчитывая на численное превосходство. И что-то в глубине души толкало Хельги надеяться, что Кирилл так и поступит. С греками он никогда еще не сталкивался на воде, и хотелось испробовать свои силы.
Городские стены кончились, за ними пошли предместья – каменные и глинобитные домишки под тростниковыми и черепичными крышами, среди зелени садов. В эту пору солнце еще не выжгло зелень на сухой каменистой земле, и было даже непривычно видеть долины не желтые и бурые, а под пышным ковром растительности – с синими, розовыми, лиловыми цветами. Иные плодовые деревья у каменных выщербленных стен еще цвели, ветки их кипели белой пеной лепестков. После ночного дождя цветы благоухали так, что хотелось пить воздух большими глотками, и от него кружилась голова, как от вина.
Глядя на цветы, Хельги все время вспоминал Пестрянку. Когда он впервые с ней встретился, она уже носила убор замужней женщины, но при виде цветущих яблонь он невольно воображал ее в венке из таких цветов на русых волосах. Не так давно отцвели маки: в ту пору все эти склоны были залиты алым огнем с проблесками голубых глазков льна, и при виде их Хельги тоже мерещилась Пестрянка. Удивительное дело: первые двадцать пять лет своей жизни он не замечал никаких цветов. А теперь, в последние два года, стал замечать: как будто жена, войдя в его сердце, неплотно притворила за собой дверь и туда теперь по ее следам тянулись все новые посланцы красоты.
Лодка подошла к русскому стану в прибрежной долине. В полосе прибоя под ногами хрустели черепки. Каждый раз, выпрыгивая на песок, Хельги жалел, что ни в шатре, ни у костра не увидит Фастрид – ее выпуклый лоб, милый немного вздернутый нос, сосредоточенное выражение, придающее суровость юному лицу. В прошлом походе она была с ним, и оттого пустая долина становилась похожей на дом, а кострище на песке среди камней – на родной очаг. Тогда он беспокоился, как бы с ней чего не случилось, а теперь те дни в воспоминаниях казались ему прекрасными. Но идти в военный поход с новорожденным ребенком было уж слишком неразумно. И госпожа Йохевед отказывалась ее отпустить, и сама Фастрид сомневалась, что ей стоит это делать. Хельги оттягивал выход до ее родов, чтобы узнать, чем кончится, и к тому дню, как он вывел дружину к лодьям, жена едва начала вставать.
