Еле поворачивая язык, отвечаю:
— Трех добыли.
Закурил он трубку, еще спрашивает:
— Куда они погнали?
— Верст за сорок, за город Мценск. Михала говорил, что там болгарские цыгане стоят. Обменивать будут. Не знаю, как бы их не задержали. Всюду отряды…
— Какие же кони? — приставал он, как бы не замечая моей усталости.
А мне было не до вопросов. Отвечу ему и засыпаю.
— Что ты как деревянный стал! — закричал Газун. — Они тебя вернули сюда, чтобы мое сердце успокоил, а ты, бессчастный, толком не говоришь!
Пришлось говорить. И когда Газун намучил меня вдоволь расспросами, он плюнул и проскрипел зубами:
— Бессчастный…
Спал я немного. Разбудил меня крик матери Михалы, будто ее резали на куски. За ней гнались из соседней деревни мужики и бабы. Старуха орала на бегу, как подбитая ворона: «Кра-кра!..» — и перед шатром Газуна ткнулась лицом в землю. Мужики и бабы совсем озверели. Они уже хотели кинуться и растерзать ее на клочки, как перед ними встал Газун. Лицо его налилось кровью, даже правый закрытый глаз его зашевелился. Рука с кнутом дрожала. Он снял шапку и с поклоном спросил крестьян, за что надо бить старуху.
— Когда вы подохнете, дармоеды проклятые! Хватай пузатого цыгана! Крой его!.. — горланили мужики.
— Цыц!.. — поднял руку с шапкой Газун и переспросил — За что ее надо бить?..
Бабы озлобленно тараторили, что старуха гадала и стащила юбку и наволочку.
— Отойдите! — дико крикнул Газун. Он одел шапку и с поднятым кнутом шагнул к трясущейся старухе. Она грызла от страха землю, ожидая расправы Газуна. Свистнул в воздухе кнут и хлестнул старуху так, что рассек ее драную кофту. Старуха взвыла, как Болчиха.
— Она пошла гадать, а не воровать! — сказал Газун присмиревшей толпе.
Когда ушли крестьяне, Газун с руганью еще раз, но слабее ударил старуху кнутом.
— Тебя, старую ведьму, удушить мало, чтоб знала, как надо воровать! — и он толкнул ее сапогом. — Пошла голосить на подушки!
Старуха чуть не ползком поплелась в свой шатер.
Газун сопел и тяжело дышал, словно вбежал на гору.
— В какую сторону ни посмотришь, — жаловался он, — кругом лезет на тебя напасть. Куда ни ступишь — всюду в прорубь провалишься. Ну и местность бессчастная!
— А кто тебя прибил к этому месту? — осмелился сказать я. — Куда твои люди ни сунутся, везде их знают, как свою старую болячку. И как же это ты, старый цыган, сидишь здесь столько времени, как арестант сибирский? А то еще в огонь попадешь. Что ты ищешь на этом месте? Смерти? Ты меня ругал, что я на войне был, а сам ты разве не видишь, где находишься? Я на войне был — польза от меня была, а ты чего сидишь — задумал без толку погубить своих цыган?
