— Сегодня как раз год. После бомбы…
Кириллу тоже хотелось встать и тоже шагать по комнате, шагать, шагать. Так, наверное, легче. Он подумал: «Сколько было в нас терпимости, и доброты, и всякого такого, на которое не всегда имели право».
— Товарищ генерал…
— Ничего, ничего… — с каким-то виноватым видом поднял генерал руку. — Это я потому, что завтра вы уже будете там… возле тех, кто это сделал… кто это и сейчас делает… и в меру ваших возможностей будете уничтожать их, чтоб они не могли это делать. — Он опустил напряженно сжатый кулак на стол.
Словно выговорившись, генерал умолк. В нем снова чувствовалась внутренняя сила. Перед Кириллом сидел уже тот самый человек, который водил карандашом по карте, объясняя обстановку в районе выброски десантников.
— Вам надо еще раз побывать у товарища Кондратова.
Генерал наклонился к телефону, набрал нужный номер. Разговор был короткий. Генерал положил трубку на рычаг.
— Так вот, товарищ Кондратов ждет вас через час.
Кирилл торопится домой. Побыть дома целый вечер, всю ночь перед расставаньем, немалый дар. Но встреча с семьей и радует его и пугает. Просто-напросто он не выносил прощаний и всего, что с этим связано. Он пробует думать о чем-то другом. Вспоминает лицо генерала, его иссеченный морщинами затылок, полуприкрытые усталые глаза. «А еще утром все было так далеко…» И представляет себе, что происходит сейчас в казарме, как довольны хлопцы, — Ивашкевич, конечно, уже сообщил им, куда вызвали командира. И спокойную радость Ивашкевича представляет тоже, неторопливую улыбку на его полном лицо.
«Э, пустые уловки». Все равно, куда бы ни отклонялся, он не перестает думать о семье, об этой, последней, встрече с ней.
Все это время Кирилл находился то в казарме, то в лесах, то на учебном аэродроме и редко бывал дома. Но каждый раз, когда приезжал домой, был праздник, настоящий праздник. Катерина и десятилетняя Светланка несказанно радовались этому, и разлука — как знать, может, очень долгая — не казалась им близкой и стиралась в их сознании.
Он торопится домой. Город лишен огней, и все живое на улицах и площадях замедлилось, как бы потеряло себя. До ближайшей станции метро не так уж далеко, но идти долго, полный шаг невозможен. До чего же черно! Ничего не различить, и скрежет трамваев на повороте, голоса, шарканье осторожно переступающих ног возникают словно из пустоты. Изредка выплывают из мрака синеватые светлячки подфарок автомобилей, напоминая, каким был свет, когда лишь возникал из хаотического небытия, и видно, как сыплется на подфарки дождевая пыль.
