Сорванный со стены факел яркой вспышкой полетел прямо мне под ноги, он выбил тучи острых искр, опалил носки туфель и рухнул в самую гущу мелкой трухи. Огонь взметнулся до колен, жадно лизнул тонкую ткань брюк и опал, ему тоже хотелось поиграть с привязанной жертвой. Стало не просто жарко, а нестерпимо горячо, удушливый дым лез в глаза, забивал нос и рот, а я продолжала вглядываться в ехидно улыбающуюся маску. Мои слезящиеся глаза спрашивали, кричали — почему? Но ответа не было, лишь оглушительная тишина, треск дров и гудение жадного пламени, которое с каждой секундой поднималось все выше.
Боль пришла не сразу, но когда дала о себе знать, на мне горела одежда, кожа под тканью шипела, испаряя влагу, гадко запахло паленой плотью, я закричала, вкладывая в крик всю ту Боль и Страдание. Боль выкручивала мышцы, сдирала скукоживающуюся плоть, срывала слой за слоем, позволяя сознанию держаться в агонизирующем теле. Но с каждой пройденной вечностью боль становилась невыносимой. Взгляд еще видящих глаз метался по ставшей ловушкой комнате, бывшей когда-то актовым залом. Вместо обшарпанной белой двери виднелся арочный проход, задрапированный дымчатым полотном. А из-за него выглядывала закутанная в темные одежды женщина, и даже полумрак залы с отблесками, снедавшими мое тело пламени, не скрыли ее победного выражения ярко-синих глаз. Она торжествовала смерть, мою смерть!
Ибо только умерев, отринув жизнь свою, может он обрести ее вновь, чтобы восстать живым из оков могилы — умершим, но воскрешенным, прежним, и в то же время иным, похожим на себя, и не похожим, не убоявшись дара Божьего — смерти и обретя через нее жизнь вечную.
"Легенда о фениксе" Луций Цецилий Фирмиан.
Тепло окружающее меня не просто обтекало вокруг, оно циркулировало сквозь меня. Чистые оранжевые лучики купались внутри меня, сплетаясь замысловатым кружевом, заполняли каждый уголок сознания, создавая яркие завихрения, и как только они находили себе место, начинали тускнеть. Меня это не беспокоило, ведь ласковое тепло продолжало стягиваться к груди, а пламенные змейки сбивались в тугой клубок, цеплялись друг за друга, испуская вокруг нешуточный жар, но он теперь не обжигал. Он ластился ко мне будто ручной котенок, и успокаивающе шептал, что боли больше не будет, что он больше не обидит.
После такой успокаивающей мысли, я почувствовала легкое дыхание, четкое биение сердца. Потом зачесался нос, захотелось чихнуть, что-то твердое кололо левую лопатку, а в области поясницы чувствовался каменный выступ. Легкая волна паники накрыла меня, отчего я резко подскочила, распахнула глаза и чихнула.
