– Ну что, Надежда, теперь вы его раскусили наконец? Поняли, что такое есть Сергей Есенин?
Надя Вольпин, упрямо не глядя на спутника и словно не замечая сидевшего рядом Есенина, негромко говорила:
– Этого никогда до конца не понять ни вам, Анатолий Борисович, ни мне. Он много нас сложнее. Вот вы для меня весь как на ладони, да и я для вас, наверное, тоже… Мы с вами против него как бы только двухмерны. А Сергей… – Она задумалась. – Думаете, он старше вас на два года, а меня на четыре с лишком? Да нет, он старше нас на много веков!
– Как так? Извольте объяснить, – хмуро предложил Мариенгоф.
– А так. Нашей с вами почве – культурной, я имею в виду – от силы лет полтораста, наши корни – совсем неглубоко, где-то в девятнадцатом веке. А его… – она посмотрела на Есенина, который молчал, как бы улетев взглядом в иное пространство. – Его вскормила Русь, и древняя, и новая. Мы с вами – россияне, а он – русский. Понимаете?..
Есенин, словно очнувшись, в одно мгновение вернулся к друзьям, на Тверскую и принялся их всех тормошить, особенно окончательно помрачневшего Мариенгофа: «Ну что, Толя?! А ты сам-то ее раскусил, а? Нет? То-то же». Повеселевший, он встал и бодро предложил: «А вот теперь можно и освежиться! Айда в СОПО, в «Стойло»! Там Кусиков[10], должно быть, нас уже заждался».
Пока шли по Тверской, к «Стойлу Пегаса», к компании присоединился милый друг Иван Грузинов. Потом случайно встретившаяся Мина Свирская, которая, как обычно, спешила куда-то по своим партийным делам, даже не глядя по сторонам.
– Э-э, эй, девочка-эсерочка! – окликнул старую подружку Есенин. – Пойдемте-ка с нами. Я вам частушки петь стану.
В кафе, покуда устраивались за столом, Грузинов, уже посвященный в суть спора Нади Вольпин и Мариенгофа, попытался увести разговор в сторону «Руси» и «русских»: «Русь» – это не «русские», вернее, не только русские. Это кто-то или что-то, от чего невозможно оторваться душой. Но и разгадать невозможно». Но на него уже мало кто обращал внимание.
– …Сергей Александрович, не надо, – Надя тронула Есенина за рукав. – Скандал будет.
– Да-да, – поддержала ее Мина. – Не стоит вам петь, Сережа…
– А-а, ерунда… Никто не пикнет. Пусть только попробуют. – Есенин легонько отмахнулся от них, хлопнул ладонью по столу и во весь голос затянул, скоморошествуя:
Эх, яблочко,
Цвету ясного.
Есть и сволочь во Москве
Цвету красного…
– А вот и помидорочки красненькие! – пытался в тон каламбурить Кусиков, возрадовавшись появившейся на столе закуске.
