— Дурак ты. Думаешь я не хочу что ли все это слышать? Не хочу вспоминать?
— Я не знаю чего ты хочешь. Вот скажешь, так узнаю. Мысли читать не научился.
— Хочу Антон. Ты даже не представляешь как хочу. Как мне все это дорого. А есть лишь воспоминания. Как ночь приходит, так они постоянно возвращаются. Я уже не знаю как их прогнать. Они и греют и выматывают одновременно. Это что-то невозможное. С одной стороны и рада, что его повстречала, а с другой лучше бы и не знала. Мне постоянно хочется этого тепла, этой заботы, нежности. Сколько должно пройти времени, чтоб я смогла его забыть? И опять, не знаю, хочется ли мне его забывать. Вот что это такое? Наверное из-за беременности совсем с катушек съехала.
— Это не из-за беременности. — Антон стоял с другой стороны открытого окна. — Любишь ты его.
— Нет, это лишь дорогие воспоминания.
— Ага, а я Александр Македонский.
— К чему это?
— К тому, что можно убеждать себя как угодно. Только есть вещи, которые и так видны невооруженным взглядом.
— И что ты видишь?
— Что ты по кому-то сохнешь.
— Неправда. Мне со стороны виднее.
— Это так кажется.
— Тогда я тебя поцелую.
— В глаз дам.
— Все-то тебя драться тянет.
— Ты меня злишь.
— Это тебя давно по шерстки не гладили. Вот поглажу, так сразу милой и ласковой станешь.
Он меня взбесил. Не знаю до чего мы бы с ним договорились, но у Антона зазвенел телефон.
— Да ты не кошка, а ведьма. — Хмыкнул он, отвечая на звонок. — Нет, не разбудил. Есть. Лады, кину шесть тысяч. Смской пришли номер счета. Там все равно хоть Валентина Петровна, хоть Иван Иваныч. С карточки на карточку же перекидываю. Когда смогу? Котенок в половине седьмого на работу идет. Где-то к семи до банкомата доеду. Как какой котенок? Твой. Да, вместе время проводим. Вторую неделю у нее ночую.
— Я тебя убью. — Тихо прошептала я. Антон лишь рассмеялся, но начал пятиться.
— А чего? У тебя какие-то медсестрички там, которым я должен деньги переводить. Ей уже за пятьдесят? Ну вкусы у всех разные. Мне вон тоже девочки по старше нравятся. А чего такого? Котенок, прекрати на меня так смотреть. Мне страшно становится.
— Это он, да?
— Зознобарь твой. Кто же мне еще в первом часу ночи будет звонить?
— Кто?
— Ну ты его зазноба, а он зазнобарь. Как еще обозвать? Чего ты там ржешь? Меня вон твоя зазноба сейчас калечить будет. А я тут грязным делом занимаюсь. Слезки ей вторую неделю утираю. Слушаю, как она тут по тебе страдает.
Я наверное его точно придушить хотела. Но рот Антону хотелось закрыть точно.
