– Но кто был зачинщиком? Вы это выяснили?
– Ну, с мальчишками это всегда пятьдесят на пятьдесят.
Я чувствую, как начинаю слегка звереть. Это та глубинная перемена в мозговых шестеренках, которая незаметно перемещает нас из «неловкой ситуации» к «потенциальной угрозе». В детстве и юности механизм «бей или беги» запускается исключительно в ситуации угрозы личной безопасности, но когда ты становишься родителем, он распространяется и на твоих детей. Угрожает ли тебе какой-нибудь громила в кебабной перед закрытием, или ты обсуждаешь поведение твоего сына в школьном коридоре, результат, похоже, всегда один и тот же.
– Пятьдесят на пятьдесят? – слышу я собственный голос. – Группа мальчиков на одного? Это, по-вашему, пятьдесят на пятьдесят? Очень надеюсь, что вы не преподаете математику.
– Ну-ну, мистер Рау…
– Мне казалось, существует договоренность о том, что Сэму на уроках будет предоставляться сопровождение? Вы же видели диагноз, у него расстройство аутистического спектра. В частности, он не в состоянии справляться с определенными социальными ситуациями – например, с компаниями мальчишек на площадке.
– Мы, разумеется, в курсе диагноза Сэма.
– И тем не менее вы твердите мне о том, что все мальчишки дерутся и все в этой ситуации хороши, вот только один из этих всех – ребенок, которого школа пугает до икоты.
– Мистер Рау…
– Нет уж, послушайте, что я вам скажу. Я хочу получить отчет о том, каким образом школа пытается найти индивидуальный подход к Сэму. Хочу разговаривать с директором, а не с вами. Хочу ознакомиться с образовательной программой, которую школа подготовила для Сэма, и хочу быть уверенным в том, что мой сын защищен. Я не желаю слышать, как систематическую травлю ребенка со стороны одноклассников пытаются представить как инцидент, в котором пятьдесят процентов его вины. Идем, Сэм.
Я беру его за руку, разворачиваюсь и выхожу из здания. По пути к машине я делаю дежурную вялую попытку вытащить из Сэма его версию всего произошедшего.
– Сэм, что произошло? Что произошло сегодня?
Он продолжает идти, глядя себе под ноги.
– Сэм?
– Я не знаю. Где мама?
– Мама на работе. Что произошло, Сэм?
– Я не знаю! Не знаю! – вопит он, уже заливаясь слезами.
Когда мы подходим к машине, я пытаюсь обнять его, но он отпихивает меня.
– Сэм, мне нужно выяснить…
Но он уже зажал уши руками и теперь тихонько бьется головой в окно машины, хлюпая носом.
– Сэм, я хочу помочь, – подаю голос снова.
Когда я открываю дверцу машины, он забивается внутрь и захлопывает ее за собой.
