, мин тахат эль-ард» — из-под земли), вместо того чтобы сказать: «Достану и доставлю тебе брата моего, Длинного Хаима, из-под земли», Берл разводит церемонии, начинает с библейских выспренностей: «Разве я сторож брату моему?» — а потом напускает на себя важности и таинственности и мучает Срулика новыми отсрочками и препонами. Он ему назначает встречи в кафе «Кувшин»!
Такие претензии можно было бы ему предъявить, если бы Берл знал, о чем идет речь. Однако совершенно ясно и очевидно, что Берл понятия не имеет ни о чем произошедшем. Он вовсе не знает, что его брат взял ключи от лавки, и не знает также, что ключи нужны Срулику, и вполне вероятно, что он действительно не знает, где находится его брат. А если так, то зачем же он назначил ему встречу в «Кувшине»? Он, конечно, ничего не знает про ключи, но ему, как видно, известно, где находится его брат, и это он не готов раскрыть ему в присутствии реб Ицхока, поскольку за этим что-то кроется. Сие вызвало горькое негодование Срулика на самого себя за то, что он никогда не бывает достаточно быстр и сообразителен относительно тех ситуаций, в которых оказывается, что приводит его к трате времени и к лишним хлопотам. Вместо того чтобы просто врываться в контору и громогласно объявлять о своих целях, он должен был попросить Берла уделить ему минуточку. Не сделав этого, ему следовало, по крайней мере, после того как Берл сказал: «Подожди меня в кафе „Кувшин“. Я зайду туда через полчаса», объяснить, что у него попросту нет времени, и подать знак, чтобы тот вышел с ним в кабинет доктора Ландау, или в комнату старшей сестры, или в какой-нибудь уголок, и на месте получить соответствующий ответ, который, в конце концов, всего-навсего адрес. Адрес Длинного Хаима — и все тут. С этой мыслью Срулик развернулся и заспешил обратно, в сторону клиники, в тот же момент почувствовав всю глупость поспешного возвращения сейчас же в контору Берла. Возвращение и повторное встревание в толпу больных, ждущих своей очереди, и вытаскивание Берла из его конторы в какую-нибудь другую комнату отнимут не меньше времени, чем поход в «Кувшин» и ожидание, а вместе с тем поднимут ненужный шум, который разозлит Берла и, что еще хуже — вызовет гнев доктора Ландау и на него, и на Берла. И вновь Срулик развернулся на каблуках и направился в сторону кафе «Кувшин», истекая потом бессильной злобы на самого себя.
По дороге в «Кувшин», находясь на углу улиц Яффо и Мелисанды и минуя кафе «Гат», Срулик по привычке заглянул внутрь. Ориты там не было, Гавриэля Луриа тоже. Гавриэль теперь занят подготовкой к поездке в Париж. Ведь он записался на курс медицины в Парижский университет и сейчас наверняка читает книгу по анатомии или совершенствует свое знание французского языка. Что делает в этот момент Орита — знать невозможно. В уголке кафе «Гат» сидел себе Булус-эфенди и покуривал кальян с обычной своей безмятежностью, той самой арабской безмятежностью, которая является следствием естественной, а не деятельной жизни, безмятежностью домашнего кота, дремлющего в сытости и безопасности в своем углу. Гордон, начальник полицейского отделения Махане Иегуда, стоял у стойки, показывал хозяину кафе Йосефу Швили снимки собственного изготовления и тоже был погружен в безмятежность и излучал ее. Хотя жизнь англичанина, в отличие от жизни араба, была деятельной и полной приключений (в последние двадцать лет он успел послужить в самых отдаленных уголках империи — от Суэца до Гонконга), но и эта деятельность была размеренной, а не торопливой и суматошной, отягченной муками полной противоречий души. При виде Срулика, остановившегося при входе, Гордон радушно улыбнулся и воскликнул:
