И что существуют основополагающие правила достойной жизни и что настоящего успеха и настоящего счастья можно добиться, лишь научившись следовать эти правилам.
Наставление древнего мира!
Лишь совершенное восхищает, лишь удачное остается. Все ценное достается дорогой ценной – ценнейший из металлов самый тугоплавкий и самый тяжелый
Глубокий вывод, кардинальный вывод, который я сделал, сопоставляя сочинения, звучит так: если вы хотите достичь высокой, великой цели – прожить успешную, разумную и счастливую жизнь – и не подменять шедевр вашей судьбы декорацией, то поймите самого себя, установите собственную систему координат и следуйте им. Именно эта целостность непременно определяет результаты, к которым вы стремитесь.
«А у людей – пытливый ум
И жить упорная способность»
Л. Мартынов
***
Практика
Дело происходит в Медоне, в мастерской французского скульптора О. Родена, куда был приглашен писатель С. Цвейг.
Старый скульптор показывает гостю свои работы.
«Наконец – то, – рассказывал Цвейг, – мастер подвел меня к постаменту, на котором стояло укрытое мокрым полотенцем его последнее произведение – женский портрет. Грубыми, в морщинах, крестьянскими руками он сдернул ткань и отступил. Поразительно! – невольно вырвалось у меня, и тут же я устыдился своей банальности. Но он, разглядывая свое создание с бесстрастным спокойствием, в котором нельзя было найти было найти ни грамма тщеславия, только пробурчал довольно: «Вы так считаете?». Постоял в нерешительности. Вот только здесь, у плеча… Минутку!». Он сбросил куртку, натянул белый халат, взял шпатель и уверенными движениями пригладил у плеча мягкую, дышащую, словно живую, кожу женщины. Снова отступил. И тут еще» – бормотал он. Опять неуловимое улучшение.
Больше он не разговаривал. Он подходил вплотную и отступал, разглядывал фигуру в зеркале, бурчал что – то невнятное, переделывал, исправлял. Его глаза, такие приветливые, рассеянные, когда он сидел за столом, теперь были сощурены, он казался выше и моложе. Он работал, работал и работал со все страстью и силой своего могучего, грузного тела; пол скрипел всякий раз, когда он стремительно приближался или отступал. Но он не слышал этого. Он не замечал, что за его спиной молча, затаив дыхание, стоял юноша, вне себя от счастья, что ему дано увидеть, как работает столь несравненный мастер. Он совершенно забыл обо мне. Я для его не существовал. Реальностью здесь для него была только скульптура, только его создание да еще далекий, бесплотный образ абсолютного совершенства.
