. (Такие больные очень плохо переносят кровотечения, нередко совсем не большие. Резкая перемена тепла и холода также ослабляет сердечную деятельность). Дистрофия же возникла из – за длительного голодания. А оно было обусловлено депрессивной фазой маниакально – депрессивного психоза. Таким образом получается целая цепочка факторов.
Врачи добросовестно заблуждались, поставив неверный диагноз и назначив нерациональное, ослабляющее больного лечение.
Спустя полвека доктор Н. Н. Баженов заявил, что причиной смерти Гоголя было неправильное лечение. «В течение последних 15—20 лет жизни, – утверждал Баженов, – он страдал тою формою душевной болезни, которая в нашей науке носит название периодического психоза, в форме так называемой периодической меланхолии. По всей вероятности, его общее питание и силы были надорваны перенесенной им в Италии (едва ли не осенью 1845 г.) малярией. Он скончался в течение приступа периодической меланхолии от истощения и острого малокровия мозга, обусловленного как самою формою болезни, – сопровождавшим, ее голоданием и связанным с нею быстрым упадком питания и сил, – так и неправильным ослабляющим лечением, в особенности кровопусканием».
Грубой прозе медицинских заключений противостоит замечательный психологический портрет умирающего Гоголя, созданный критиком И. Золотусским:
«На похороны (Е. Хомяковой) он не явился, сославшись на болезнь и недомогание нервов. Он сам отслужил по покойной панихиду в церкви и поставил свечу. При этом он помянул, как бы прощаясь с ними, всех близких его сердцу, всех отошедших из тех, кого любил. – Она как будто в благодарность привела их всех ко мне, – сказал он Аксаковым, – мне стало легче».
И, немного задумавшись, добавил:
– Страшна минута смерти.
– Почему же страшна? – спросили его, – только бы быть уверену в милости Божией к страждущему человеку, и тогда отрадно думать о смерти.
Он ответил:
– Но об этом надобно спросить тех, кто перешел через эту минуту».
За десять дней до смерти Гоголь, находясь в мучительном душевном кризисе, сжег рукопись второго тома поэмы (романа) «Мертвые души» и ряд других бумаг.
– Надобно уж умирать, – сказал он после этого Хомякову, – я уже готов и умру…
Он уже почти ничего не принимал из рук стоявшего бессменно у его изголовья Семена (после сожжения Гоголь перебрался на кровать и более не вставал), только теплое красное вино, разбавленное водой.
Обеспокоенный хозяин дома созвал консилиум, все имевшиеся тогда в Москве известные врачи собрались у постели Гоголя. Он лежал, отвернувшись к стене, в халате и сапогах и смотрел на прислоненную к стене икону Божьей матери. Он хотел умереть тихо, спокойно. Ясное сознание, что он умирает, было написано на его лице. Голоса, которые он слышал перед тем, как сжечь второй том, были голосами оттуда – такие же голоса слышал его отец незадолго до смерти. В этом смысле он был в отца. Он верил, что должен умереть, и этой веры было достаточно, чтоб без какой – либо опасной болезни свести его в могилу.
