— …И вы, Николай Петрович, вошли в историю не как генерал-победитель, а приблизительно на одном уровне с Куропаткиным.
Краем глаза я заметил, как Рожественский опрокидывает рюмку. Кстати, за время моего допроса тот не произнес еще ни слова. С чего бы это?
Линевич угрюмо молчит, припертый к стенке. Как в переносном смысле, так и буквально. Как быстро меняются роли! Я проходил это в прошлом не в первый раз. Стоит лишь взять человека за одно чувствительное место, и…
Не успеваю я додумать про место, как входная дверь внезапно распахивается, являя в кабинете настоящий ураган.
— Господа, господа… — Шуршащий вихрь, состоящий из дамского платья и шляпки, проносится мимо, подлетая ко все еще не пришедшему в себя генералу. Превратившись по дороге в ту самую учительницу, что дирижировала гимназистками на сцене. — Здравствуйте! — легкий кивок в нашу с Рожественским сторону. — А мой папам разве не с вами?
Что такое? Где я мог слышать этот голос?
— Э-э-э… Елена Алексеевна, господин Куропаткин где-то в общем зале… — Линевич смешно вытягивается, явно смущенный. — Попробуйте поискать там! Мы с господами… Зиновием Петровичем Рожественским… — адмирал грузно поднимается, бряцая саблей, — и господином поручиком… (Я тоже вытягиваюсь.) У нас происходит небольшое совещание! — Почему-то при этих словах генерал отчаянно краснеет.
Сумбурное существо разочарованно поворачивается, и мы встречаемся глазами.
Два испуганных глаза у забора, красивая обнаженная грудь… «Не зажигайте вторую спичку, господин поручик!» Мгновение спустя я заливаюсь краской не хуже Линевича.
У красавицы правильные черты лица, строгая осанка… Взгляд, немедленно ставший надменным, почти не удостаивает меня вниманием, лишь на секунду задержавшись на левом глазу. Зато Рожественский одаривается обворожительной улыбкой.
— Господин адмирал, прошу прощения за беспокойство… — Легкий книксен в его сторону. — Не смею вам больше мешать, господа! — И, отметив меня на прощание убийственным взором, мадемуазель Куропаткина мгновенно скрывается за дверью.
Сомнений в том, что я узнан, — никаких…
Час спустя я с толпой офицеров покидаю Морское собрание в окончательно испорченном настроении. Выложив сухопутному и морскому командованию все, что помню и чего не помню о русско-японской войне. После упоминания о высадке японского десанта на Сахалин Рожественского скривило, будто от зубной боли, и, быстро свернув беседу, тот приказал мне в обед быть на броненосце. Линевич же, наоборот, все выспрашивал цифры да статистику предстоящего наступления. Которого не было и в помине… Да уж, Слава. Ввязался ты…
