Она ужъ давно не видала такой неблагодарности. Она такъ обласкала его, «все поняла -- и простила», взялась его реабилитировать,-- а онъ вотъ чѣмъ отплачиваетъ! «Но, вѣдь, это хоть безнравственно, а дивно хорошо то, что онъ поетъ, съ какою душой, съ какою страстью! Хоть бы слова-то не такъ ясно выговаривалъ...»
Она повела однимъ глазомъ въ самыя опасныя мѣста -- и увидѣла, что всѣ какъ бы парализованы, всѣ подъ обаяніемъ этихъ необычныхъ, чудныхъ звуковъ...
«Enfin c'est un vrai artiste!» -- рѣшила она, забыла свою тревогу -- и слушала.
Исходящій изъ глубины бездны голосъ сверкающими мрачнымътогнемъ звуками убѣждалъ:
Неизбѣжный законъ -- сладострастье...
Для земного, мгновеннаго счастья
Онъ природою мудрою данъ;
Въ этомъ мірѣ безплодныхъ стремленій,
Сновъ прекрасныхъ и злыхъ пробужденій
Все иное -- обманъ!
Пусть на днѣ этой чаши лишь тлѣнье --
Изъ нея ароматъ наслажденья,
Къ ней припавъ, не смущаясь ты пей.
Пусть полна она грязи и яда.
Но краса вся и неба и ада
Отразилась лишь въ ней!...
Послѣдній звукъ, замеръ, слившись съ оглушительнымъ, торжествующимъ аккордомъ... Аникѣевъ поднялся будто выросшій, съ блѣднымъ, какъ слоновая кость, лицомъ и сверкавшими, лучистыми глазами. Нѣсколько мгновеній въ огромной гостиной стояло полное молчаніе. Никто еще не пришелъ въ себя, не шевельнулся.
-- Вотъ такъ пѣніе! Вотъ музыка!-- первый произнесъ сановный меломанъ, совершенно вышедшій изъ своей полудремоты.-- Давно ужъ я не испытывалъ такого художественнаго удовольствія!-- прибавилъ онъ тише, обращаясь къ «la bête», оказавшемуся его сосѣдомъ.
Потомъ онъ невольно, прежнимъ привычнымъ движеніемъ, поднялъ руки и громко ими хлопнулъ. Въ нѣсколькихъ мѣстахъ гостиной раздались и тутъ же прилично смолкли рукоплесканія.
Наталья Порфирьевна окинула всѣхъ взглядомъ, приподнялась и подошла къ Аникѣеву съ протянутой рукою.
-- Спасибо вамъ, Михаилъ Александровичъ,-- громко сказала она, пожимая ему руку:-- вы, кажется, никогда еще такъ дивно не пѣли!
Она подвела его къ только что покинутой ею дамѣ, дотронулась до кресла, приглашая его сѣсть, и затѣмъ сдѣлала общій обходъ гостиной.
-- Оuі, c'est bean!-- говорила она то тамъ, то здѣсь.-- Это необыкновенно хорошо... Онъ истинный артистъ, un grand artiste... И онъ имѣетъ право кой о чемъ забыть и слушаться только своего вдохновенія...
Эти слова, а главное, ихъ тонъ, объявляли всѣмъ, что ничего компрометантнаго не случилось, и что позволительно только восхищаться.
