— Сэр Джон в течение получаса сказал вам все то, что я тщетно пытался объяснить в течение предшествующих 10 дней.
Я знал, наконец, что Саймон не питает никаких симпатий к СССР и что, наоборот, везде, где только возможно, он старается ущемить интересы кашей страны. Я знал все это и потому прекрасно понимал, что в моих отношениях с Саймоном должны быть и будут трудности. К такой перспективе психологически и был подготовлен. Теперь мне предстояло впервые встретиться с Саймоном лицом к лицу, и я невольно чувствовал себя в положении боксера, которому предстоит сразиться с еще неизвестным ему противником и который поэтому находится в состоянии несколько напряженного ожидания.
Курьер Форин оффис провел меня длинными коридорами, впоследствии ставшими мне так хороню знакомыми, во второй этаж и оставил в «приемной послов». Это была небольшая, но очень высокая комната, с двумя окнами, выходящими на площадь перед Адмиралтейством, Но стенам ее висели портреты коронованных особ и государственных деятелей прошлых времен, среди которых особенно выделялось большое, в рост человека изображение королевы Виктории в парадном платье. Пришел секретарь и с изысканным поклоном сообщил, что сэр Джон ожидает меня в своем кабинете. Через мгновенье я уже был в этом снятая святых британской внешней политики.
Сэр Джон сидел за старинным письменным столом спиной к большому камину и поднялся, чтобы приветствовать меня. Он был очень худощав и высок, так высок, что, казалось, тело его не может держаться прямо и само собой изгибается. Розовая лысина была обрамлена с обеих сторон седоватыми копнами волос. Розовое лицо без бороды и усов было стянуто сухой официальной улыбкой. Свинцовые глаза сверлили собеседника, как два буравчика. На вид Саймону было под 60, но выглядел он еще очень бодрым и крепким. Впрочем, не только выглядел — таким он был и в действительности .
Саймон не понравился мне с первого взгляда. Было в нем что-то формальное, холодное, жестокое. Ни тени души. Таких людей я никогда не любил. Вдобавок за спиной Саймона стояла еще длинная вереница речей и дел, которые отталкивали меня от него идеологически и политически. По-видимому, я тоже не понравился Саймону с первого взгляда. Это выявилось сразу же после того, как я переступил порог его кабинета. Саймон пригласил меня сесть в кресло, стоявшее около письменного стола. Я сел и провалился в какую-то бездонную мякоть. Терпеть не могу слишком «комфортабельных» кресел: они точно нарочно созданы для того, чтобы размягчать мозги и притуплять умственную бдительность. А тут, в кабинете Саймона, духовная острота мне была вдвойне необходима. Я невольно заподозрил западню. Поэтому я встал и с самой любезной улыбкой сказал:
