У Робины Эббот не было профессии как таковой, если, конечно, не считать работой одержимость. Она олицетворяла собой последний бастион местной общины, которой грозило поглощение близлежащим городком. Миссис Эббот стояла на страже ее молочных, мясных, бакалейных лавчонок и независимых книжных магазинчиков, которые уже вытеснялись конторами торговцев недвижимостью и филиалами больших супермаркетов. Она оберегала общину, в которой умирали старики, а молодежь постепенно перебиралась в город, освобождая место неприкаянным пришельцам, покидавшим те же самые большие города, чтобы осесть в деревне, эти люди приносили с собой все городские болячки, намертво впившиеся в них, подобно впитавшемуся неприятному запаху. Если бы не Робина, местная церковь уже лишилась бы своего хора и некому было бы петь по воскресеньям и праздничным дням. Без нее не было бы ни клуба «Эвергрин», ни ярмарки народных ремесел, ни песенок на Рождество. Одному Богу известно, сколько стариков в Африке остались бы без очков, не будь Робины. В общем, к концу ленча у Грейс составилось представление, что ни одни роды, крестины, свадьба или похороны не обходились без деятельного участия Робины Эббот.
Затем был подан клейкий рисовый пудинг, причем подан на ярких глиняных тарелках, среди которых не найти было двух одинаковых, — все они были собственноручно изготовлены и обожжены Робиной в их самодельной печи в дальнем углу сада. И тут взволновались все три спасенные из приютов для бездомных животных собаки, во всю прыть бросившись к дверям приветствовать очередную гостью. Ею оказалась Леонора, та самая сестра из Лондона. Она появилась в ворохе кружев, шалей и прочих предметов туалета, крайне непрактичных для путешествия на поезде, и со свертком на руках, в котором оказался ее ребенок Рори. Робина вскочила с места и исчезла в глубине дома. Впрочем, минуту спустя она вернулась в кухню, толкая перед собой большую старомодную детскую коляску. Она взяла Рори на руки и покрыла его поцелуями, прежде чем уложить спать. Грейс перенесла свое внимание на Леонору: волосы у сестры Эндрю были такими же золотистыми и вьющимися, как у брата, но намного длиннее — они доходили ей почти до талии. В глазах, близко поставленных, как у матери, притаилась настороженность. Казалось, они вбирали в себя все, ничего не упуская. Когда дело дошло до еды, Леонора лишь поковырялась в тарелке с салатом, отщипнув кусочек хлеба, и наотрез отказалась от клейкого пудинга. Нейл жаловался на новый набор студентов в колледже, и тут она заговорила, не обращая ни на кого внимания, словно все в кухне сидели молча и только и ждали, когда она откроет рот.
