Эти мысли постепенно стеснили то доброе расположение духа, которое навеяло на него благодатное утро. Артемий Петрович кликнул воеводу, буркнул:
— Обхода делать не буду. Ныне не до того: письменных дел много. Гляди в оба, в Крымской башне плотникам задай работу. Завтра догляжу и, ежели что, взыщу.
— Не сумлевайся, ваша милость, исполним, — протолкнул воевода сквозь заиндевелые усы.
Артемий Петрович махнул рукой. Недовольство, вызванное более всего бесчинием по окончании молебствия, разрасталось. Так и не разгладились морщины на челе — трудно отходил...
Кабинет губернатора был по чину велик и гулок. Стоял в нём длинный стол морёного дуба, крытый, как водится, зелёным сукном казённого цвета, на нем две чернильницы, оловянный стакан с очиненными гусиными перьями, торчавшими словно хвост птицы, пухлые книги в коже: Библия, Месяцеслов, Требник, остальные потоньше, сочинения исторические и географические. Вдоль стола — дюжина стульев. Был ещё поставец для посуды, масляная лампа голландской работы и светцы на длинных железных ногах. По чину полагалось бы Артемию Петровичу и губернаторское кресло: массивное, с высокой спинкою и гербом. Но он довольствовался прочным дубовым стулом с мягкой спинкой и мягким же сиденьем.
В приёмной возле стола правителя канцелярии топтались какие-то люди. Завидя губернатора, они поспешно содрали шапки и поклонились в пояс. Он небрежно кивнул и прошёл к себе.
— Что за народ? — осведомился он у правителя канцелярии, поспешившего следом.
— Кульер от Беневения[17] с доношением его царскому величеству...
— Сколь раз говорено было: не царскому, но императорскому, — сердито поправил его Артемий Петрович. — Привыкать надобно. А остальные?
— По торговому делу, — извиняющимся голосом отвечал правитель. Видел: хозяин не в духе.
— Купцов гони, а курьера представь, — распорядился Волынский.
Курьер не решился приблизиться. Был он немыт, нечёсан, и дух от него шёл тяжёлый, волнами распространявшийся в натопленном кабинете.
— Поди ближе. Ишь, до чего закоптился — чистый мурин. Прикажу тебя отмыть. Когда явился?
— Ноне утром, ваше высокомилостивство, — отвечал курьер, не поднимая головы.
— Подай бумаги, — приказал Волынский, морщась, и позвонил в колоколец. Бросил заскочившему правителю: — Распорядись натопить ему баню — воняет густо. Да пущай после этого отоспится: эвон глаза-то красны ровно у совы, да и голова клонится.
Дверь за ними закрылась. Артемий Петрович двумя пальцами взял холстинный мешок с бумагами, пропитавшийся теми же запахами, осторожно вытащил бумаги и отнёс их на припечек, дабы несколько выветрились и пообсохли.
