Ясно, что эти критерии принадлежности к классу буржуазии не имели ничего общего с концепцией Маркса. Взятые у него слова в России были наполнены другими смыслами.
В примерно таком состоянии было представление о рабочем классе. На VIII съезде РКП(б) Ленин говорил, что слой рабочих, «которые составляли нашу силу, – этот слой в России неимоверно тонок». Много исследователей после этого пытались уточнить число рабочих. В результате считалось, что рабочих в фабрично-заводской промышленности с семьями было 7,2 млн человек, из них взрослых мужчин 1,8 млн. Но главное даже не в количестве. Рабочий класс России, не пройдя через горнило атомизации, не обрел мироощущения пролетариата – класса утративших корни индивидов, торгующих своей рабочей силой. В подавляющем большинстве они были рабочими в первом поколении и по типу мышления оставались крестьянами. В 1905 году половина рабочих-мужчин имела землю, и эти рабочие возвращались в деревню на время уборки урожая. Большая часть рабочих жила в бараках, а семьи их оставались в деревне. В городе они чувствовали себя «на заработках». Городской рабочий начала ХХ века говорил и одевался примерно так же, как и крестьянин, был близок к нему по образу жизни и по типу культуры. Даже и по сословному состоянию большинство рабочих было записано как крестьяне.
Сохранение общинной этики проявилось в форме мощной рабочей солидарности и способности к самоорганизации, которая не возникает из только классового сознания. Это определило необычное для Запада поведение рабочего класса в революционной борьбе и в его самоорганизации после революции, при создании новой государственности. Многие наблюдатели отмечали даже такое явление: рабочие в России начала ХХ века «законсервировали» крестьянское мышление и по образу мыслей были более крестьянами, чем те, кто остался в деревне.
В реальной политической практике революционеры обращались к народному, а не классовому, чувству – именно потому, что народное чувство ближе и понятнее людям. Так, Ленин писал в листовке «Первое мая» (1905 г.): «Товарищи рабочие! Мы не позволим больше так надругаться над русским народом. Мы встанем на защиту свободы, мы дадим отпор всем, кто хочет отвлечь народный гнев от нашего настоящего врага. Мы поднимем восстание с оружием в руках, чтобы свергнуть царское правительство и завоевать свободу всему народу… Пусть первое мая этого года будет для нас праздником народного восстания, – давайте готовиться к нему, ждать сигнала к решительному нападению на тирана… Пусть вооружится весь народ, пусть дадут ружье каждому рабочему, чтобы сам народ, а не кучка грабителей, решал свою судьбу» [69].
