Еще один коридор со шкафчиками и классами. Впереди слева фонтанчик с питьевой водой. До сих пор я даже не сознавала, как сильно хочу пить. Наклоняюсь, отпиваю глоток. Плескаю водой в лицо, мою шею, затылок. Я выбилась из сил. Коридор очень похож на тот, что внизу. Длинные коридоры и вообще вся школа – огромный лабиринт. Ловушка.
В динамиках слышится негромкая музыка.
Это старая песня кантри. Я знаю ее: «Эй, красотка». Та же песня, которую мы с Джейком слушали в машине, когда ехали на ферму. Та же самая!
Сбоку длинная скамья. Опускаюсь на колени и кое-как устраиваюсь за ней, скрючившись. Прячусь за спинкой. Пол твердый. Зато с моего места видна дверь. Я увижу, если кто-то войдет. Не свожу с двери взгляда. Слушаю песню до конца. Секунда или две паузы, а потом песня начинается с самого начала. Зажимаю уши, но все равно слышу ее – ту же песню. Я долго креплюсь, но не выдерживаю. Я начинаю плакать.
До последнего времени, до всего этого, до сегодняшней ночи, когда меня спрашивали о самом страшном происшествии в моей жизни, я всем говорила одно и то же. Рассказывала о миссис Вил. Большинство из тех, кому я это рассказывала, вовсе не находили историю страшной. Мне казалось, что им скучно слушать меня, а когда я доходила до конца, они бывали разочарованы. Да, надо признаться, что моя история не похожа на кино. От нее волосы не встают дыбом, сердце не останавливается, ее не назовешь леденящей кровь, в ней нет ничего особенно яркого или жестокого. Никаких внезапных поворотов, способных напугать. Кстати, меня все это не пугает. Зато вещи, способные сбить с толку, нарушить привычный ритм, исказить и извратить реальность, – вот это по-настоящему страшно.
Может быть, происшествие с миссис Вил не трогает других, потому что в нем отсутствует драма. Это просто случай из жизни. Но для меня именно поэтому все было так страшно. И страшно до сих пор. Я не хотела переехать к миссис Вил и жить с ней.
Первый раз я увидела миссис Вил у нас на кухне. Мне было семь лет. Ее имя я слышала много лет. Она часто звонила маме по телефону. Звонила и подробно рассказывала обо всех своих невзгодах. Мама всегда выслушивала ее. И нельзя сказать, чтобы мама не рассказывала ей о своих делах. Их телефонные разговоры длились часами. Иногда, когда она звонила, подходила я, и, как только я слышала голос миссис Вил, мне делалось не по себе. Иногда я все же пыталась подслушивать, если мама подходила к другому аппарату, но она всегда почти сразу же говорила:
