О заведовавшем продовольственной программе нацисте Дарре вспоминать почему-то непринято, а между тем напрасно: в виду государственного регулирования цен, стоимость продуктов питания была зафиксирована на одном уровне, не менявшемся даже при явном изменении конъюнктуры мирового рынка, из-за чего цены на продовольствие в Германии оказывались существенно выше мировых. Пока качество питания простых рабочих непрерывно ухудшалось, сам Дарре обставлял свои очередные апартаменты предметами антиквариата.
Не случайно в тридцать третьем году фактически была отменена регулярная финансовая отчетность, а бюджеты Рейха засекречены. И делалось это не только для вооружения, но и для покупки Герингом очередного имения.
Не стоит думать, что нацисты были глупыми прожженными циниками, напротив, где-то они демонстрировали фанатичную веру, где-то поразительную смекалку. Дураки не смогли бы водить за нос банкиров, обвести вокруг пальца правительства Франции, Англии и России, в сжатые сроки вооружить государство до зубов. Дело в другом: ум этот был ограниченным, неспособным видеть дальше своего носа и привел Германию к закономерному самому страшному в ее истории поражению.
Впрочем, не стоит думать, что все спокойно мирились с положением дел. По мере нарастания террора, увеличения давления со стороны партии, отношение к нацистам ухудшалось. Не смотря на массированную пропаганду, находились те, кто подавал голоса против притеснения граждан Германии в том числе открыто: в тридцать пятом Шахт осудил антисемитскую кампанию, назвав ее серьезной угрозе экономике Германии. Тиссен, тесно общавшийся с Герингом, пытался убедить последнего во вреде, который приносит притеснение евреев, подрыве репутации Рейха во всем мире. Даже члены правительства высказали робкие возражения, когда принимались законы о поражении евреев в правах - ничего не помогло.
За коммунистов заступались гораздо меньше, но с учетом того, что за КПГ и СДПГ в тридцать втором году проголосовали свыше сорока пяти процентов избирателей, утверждать, что немецкое общество сплотилось в едином порыве вокруг НСДАП нельзя. Ситуация скорее напоминало классическое навязывание воли организованного меньшинства дезорганизованному большинству.
Впрочем, в тридцать седьмом никто не мог предвидеть, что война вот-вот начнется: Германия только начала перевооружение, нарушение условий Версальского соглашения воспринималось другими государствами как восстановление статуса могучей державы, не представлявшей слишком серьезной угрозы. Гитлер виделся политиком-популистом, предпочитавшим реальным действия разговоры, а его книга "Моя борьба", в которой открыто разглашалась львиная доля истинных намерений фюрера, скучной работой графомана. Немецкий народ был разделен границами, проведенными после Первой Мировой, а отпор агрессии Германии могла дать даже Чехословакия в одиночку.
