- Еще лучше. Парад в столице будет отличаться особым размахом.
- Наверное, ты права, - пробормотал Арчибальд, отложив шкатулку в сторону. Он не хотел идти на празднества, посвященные революции, чего-то боялся, но не мог понять чего. Однако в последнее время он безотчетно доверял интуиции - она его редко подводила. - Наверное, ты права, - повторил он.
- Ты хочешь спать? - озабоченно спросила Наташа, вставая с кровати, на которой удобно устроилась. - Тогда я пойду к себе.
- Буду признателен. - Арчибальд действительно вымотался. Они уже несколько дней искали упоминания о неуловимом Цейнберге по всем университетам города. Только сегодня им посчастливилось узнать, что он сейчас в Москве.
- Приятных снов, - улыбнулась Наташа, прикрыв за собой дверь.
- Тебе того же, - Арчибальд улыбнулся в ответ. В такие минуты он осознавал, что не напрасно взял девушку с собой - она согревала его сердце, радовала своей теплой улыбкой, была приятной собеседницей. Чтобы он без нее делал в этой холодной, чужой стране?
- Да ты, похоже, влюбился по-настоящему, - отметил Арчибальд, нащупав ключ у себя под рубашкой. Еще в Перу он повесил его себе на шею и нигде с ним не расставался.- Раньше не робел перед женщинами, а теперь-то что? Наташа особенная. Настолько особенная, что в нее просто нельзя не влюбиться. - Сжав ключ в ладони, Арчибальд быстро уснул. Ему снились тревожные сны, в которых с моста прыгал не Андрей Шорохов, а он сам и никто не выручал его, потому что друзья были далеко отсюда, тоже нуждались в его помощи.
3
"Женя очень любила праздники 7 ноября и 1 мая. Они были вехами жизни страны, ее стремительного бега, вехами ее личной жизни, ей казалось, что каждый такой день она переживает и помнит по-особенному. И затем это ни с чем несравненное чувство растворения в воодушевленной победным торжеством массе людей, когда все на одном дыхании, на одной мысли, в одном порыве".
Евгения Мельцер
6 ноября 1937 года, Ленинград.
Попасть на московский парад они уже не успевали, а Наташа не хотела пропустить такое зрелище. Потому они решили остаться в Ленинграде, а восьмого ноября отбыть в Москву. Арчибальд неохотно на это согласился, но потом, перед самым праздником, у него возникло ощущение, странное, ни на что не похожее, причастности ко всему происходящему. Уже в начале ноября воздух в Ленинграде словно бы наполнился особым предвкушением, будто статическим электричеством. Люди стали приветливее, улыбки не сходили с их лиц, не смотря на сумрачную погоду. А потом, казалось, сама природа содействует тому, чтобы парад удался - шестого числа небо прояснилось, робкие лучики солнечного света стали пробивать серую толщу неба. К полудню шестого ноября погода сделалась чудесной - необычайно насыщенная голубизна неба, веселая предпраздничная суета на улицах, вечно спешащие люди, мирно подшучивающие друг над другом. Казалось, сама человеческая природа изменилась - ссоры и скандалы на улицах, свидетелями которых Арчибальду приходилось становиться, проходя дворами к очередному университету или институту, прекратились. Люди стали добрее, дружнее и сплоченнее. Это ощущалось прямо сейчас, когда они с Наташей прогуливались по городу, с любопытством наблюдая за переменами, которые происходили с Ленинградом. Повсюду появились красные знамена, плакаты с броскими лозунгами (Наташа переводила для Арчибальда надписи на некоторых), военные, которые стали встречаться на улицах города чаще, чем прежде.
