А потом все мы испытали шок. Оккупация!
На одной стороне той небольшой улички в Дейвицах, где мы тогда жили, размещался Генеральный штаб, тогда еще не чешской, а чехословацкой армии, а на другой — воинские казармы. Везде стояли советские танки, и их орудия были нацелены прямо в эти здания. Зрелище, прямо скажем, страшное, но чувствовалось, что сами русские солдаты пребывали в смятении, иной раз толком не понимая, что же такое происходит. Жители Праги, разумеется, не испытывали к ним дружеских чувств: либо игнорировали их, либо обзывали оккупантами. Так длилось два или три дня, потом все как-то поутихло, словно по бурной воде разлилось масло.
Как выяснилось, многие советские солдаты тогда и правда не знали, где они находятся. Я говорил с ними, и одни не верили, что оказались в Чехословакии, думали, что попали в Австрию, а другие, понимавшие, что очутились в Праге, горели воодушевлением исполнить свой интернациональный долг. Им сказали, что здесь якобы расстреливают коммунистов, вешают их на фонарных столбах, и нужно прекратить бойню и восстановить социалистическую законность. Разумеется, все это было ложью.
Даже на нашей тихой улице иной раз случалось страшное. Во дворе у нас стояло несколько советских танков, они расположились прямо на лужайке, где всегда играли дети. Мощные бронированные машины, наглухо закрытые со всех сторон и огромные: как мне казалось, высотой с дерево. И вот как-то ночью — было около двух часов — я заглянул на кухню попить воды. Кухонное окно выходило во двор. Едва я включил свет, как тут же загрохотало: ра-та-та! По счастью, очередь, которую выпустил бдительный солдат, не попала в наши окна, а ушла куда-то в неизвестность. С тех пор, все то время, пока танки стояли в нашем дворе, я не отваживался включать свет ночью.
Иногда я разговаривал с солдатами, пытался объяснить, как выглядит их присутствие в городе для нас, пражан. Верили мне не всегда, но постепенно все больше становилось тех, кто задумывался: а ведь дело обстоит совсем иначе, чем им говорят. Вокруг был мирный город, и никто не болтался на фонарных столбах. Солдаты начинали понимать, что им лгут.
Однажды, это было 25 или 26 августа, я отправился утром за продуктами. На ступеньках перед маленьким магазинчиком сидел русский солдат, совсем молоденький — должно быть, мой ровесник. Сидел он на этих ступеньках и плакал. Я остановился и спросил, что случилось. Парень вытянул руку — на ладони у него лежала пятикроновая монетка.
