После Февраля не было в России более популярного и обожаемого политика. Но его судьба похожа на судьбу Михаила Сергеевича Горбачева: сначала невероятный восторг, потом полное неприятие.
Александр Федорович ввел новую моду – военный френч и фуражка, но без погон, кокарды и знаков различия. Вслед за ним так же оделись все комиссары Временного правительства. После Октября сходную форму носил Сталин, а подражая ему, и целая армия советских аппаратчиков.
«Радостное и даже восторженное ощущение себя как избранника судьбы и ставленника народа в нем, бесспорно, чувствовалось, – замечали современники, – но «хвастовства» и «замашек бонапартеныша», в чем его постоянно обвиняли враги как слева, так и справа, в нем не было».
Они с Лениным – земляки, оба из Симбирска. Словесность Ленину преподавал (и читал его первые сочинения) директор Симбирской гимназии Федор Михайлович Керенский, отец будущего главы Временного правительства. Как и Ленин, Александр Керенский стал юристом и тоже оказался в контрах с царской властью. Но не ушел в подполье и не эмигрировал. Прославился участием в громких политических процессах и был избран в Государственную думу, где стал одним из самых заметных депутатов. Как и Ленин, придерживался радикально левых взглядов. Но присоединился не к социал-демократам, как Владимир Ильич, а к эсерам, социалистам-революционерам.
«В комнату вбежал остриженный бобриком, бритый человек с не по возрасту помятым лицом желтоватого оттенка, – так описывал Керенского философ Федор Степун. – Бросилась в глаза невероятная близорукость депутата. Подходя к человеку и не сразу узнавая его, он на минуту, чтобы разглядеть незнакомца, весь погружался в хмурую щурь. Через секунду, узнав, он радостно протягивал руку и, разгладив морщины на лбу, просветлялся на редкость приветливою улыбкою… Меня поразил его голос: могучий, волнующий, металлический, голос настоящего трибуна… Он говорил громко и твердо, характерно разрывая и скандируя слоги. В его речи были стремительность и подъем».
В лице Керенского, говорили знавшие его люди, революционная демократия выдвинула убежденного государственника и горячего патриота. И при этом вот уже сто лет над Керенским принято только издеваться, рассказывая с насмешкой, что в октябре семнадцатого он будто бы сбежал из Петрограда в женском платье.
«Успех Керенский имел на фронте потрясающий, – вспоминал современник. – Керенский в ударе: его широко разверстые руки то опускаются к толпе, как бы стремясь зачерпнуть живой воды волнующегося у его ног народного моря, то высоко поднимаются к небу. Заклиная армию отстоять Россию и революцию, землю и волю, Керенский требует, чтобы и ему дали винтовку, что он сам пойдет впереди, чтобы победить или умереть.
