«Зима 1903–1904 годов была чрезвычайно тяжелая, – вспоминала Крупская. – Нервы истрепались вконец. Хотелось уйти подальше от людей, забыть на время все дела и тревоги. Горы выручили. Смена впечатлений, горный воздух, одиночество, здоровая усталость и здоровый сон целительно повлияли на Владимира Ильича».
На старого большевика Михаила Ольминского, будущего председателя Комиссии по истории Октябрьской революции, Владимир Ильич произвел «впечатление человека, почти потерявшего трудоспособность вследствие нервности».
Ленин часто чувствовал себя плохо. Мучительно болела голова. Одолевала бессонница. И он не мог справиться со своими нервами. Жаловался сестре: «Нервы мои истрепаны до чертиков». Как вспоминала Мария Ильинична, брат «порой чувствовал себя из-за этого совершенно неработоспособным». До 1917 года оставалось еще больше десяти лет. Ленин – совсем еще молодой человек. Но он уже с трудом справлялся с бременем дел, которые сам на себя возложил.
«Безделье и безлюдье для меня лучше всего», – признавался Ленин в письме матери. Поразительные слова для человека, которому после 1917 года предстояло руководить огромной страной. Сколько мог, устраивал себе отдых. Они с женой и тещей уезжали за город на несколько недель, на месяц. Он много гулял и ел. Наставлял жену и тещу:
– Надо доедать все, а то хозяева решат, что дают слишком много, и будут давать меньше.
Ленин-то с юности страдал желудком. В принципе болел он в молодости не так уж часто. В Самаре в 1892 году заразился брюшным тифом, но все обошлось. На следующий год подхватил малярию – и тоже без последствий. Юность вождя прошла в благополучных условиях. Мать и сестры о нем заботились. Он ничем не был перегружен, лето проводил на природе. А вот в Петербурге, где жил один, нажил себе катар желудка.
«Он не любил нарушения правильного образа жизни, – свидетельствует его сестра Мария Ильинична, – и в дальнейшем, особенно в заграничный период его жизни, распорядок во времени питания был введен самый строгий. Обедать и ужинать садились в точно назначенный час, не допуская в этом никакой оттяжки».
Усаживаясь за стол, Владимир Ильич озабоченно спрашивал:
– Мне можно это есть?
Хотя в еде был неприхотлив. Уже после революции Крупская как-то похвасталась своему секретарю в Наркомате просвещения, что способна приготовить двенадцать сортов яичницы. Та страшно заинтересовалась. Оказалось, что это одна и та же яичница, да только с разными добавками – луком, помидорами и так далее…
