и Веланкани, если Гхош вернется целым и невредимым.
Хема сняла телефонную трубку, чтобы позвонить матушке. Но линия была мертва. Телефоны перестали работать, когда посыпались бомбы, и с тех пор включались лишь время от времени. Хема уперла взгляд в кухонное окно.
Машина Гхоша стояла у больницы. Ну хорошо, сядет она в авто, и куда ехать? Куда его увезли? А если ее тоже арестуют, сыновья останутся одни… Невероятным усилием воли Хема заставила себя дожидаться нас.
Из помещения для слуг неслись причитания — голос у Розины был хриплый, чужой. Она обращалась к Земую, или к Богу, или к людям, которые убили ее мужа. Начала она с утра пораньше, и конца-края ламентации было не видно.
В окно Хема увидела, как Генет (глаза у девочки были заплаканные, но держалась она молодцом) ведет шатающуюся Розину в сортир. Разделить с ними горе могли только Алмаз и Гебре, больше некому. А они, как назло, отсутствовали. Генет резко повзрослела, лицо у нее сделалось суровое, вся сладость и нежность куда-то делись.
Хема плеснула себе в лицо водой, глубоко вздохнула. Ради детей возьми себя в руки, велела она себе.
Налив стакан воды из очистителя, она залпом выпила. Не успела она поставить стакан на место, как в кухню ворвалась Алмаз:
— Мадам, не пейте воды! Говорят, мятежники отравили водопровод.
Но было уже поздно. Лицо у Хемы словно огнем зажглось, живот скрутили колики, подобных которым у нее в жизни не бывало.
Глава десятая
Лицо страдания
Когда Гебре встретил нас у ворот и объявил, что Гхоша забрали, мое детство кончилось.
Мне было двенадцать, не маленький уже, но я заплакал второй раз за день. А что еще мне оставалось делать?
Будь я не мальчик, но муж, я бы пробрался туда, где держат Гхоша, и спас его.
«Перестань реветь», — сказал я себе и сжал зубы.
Смертельно бледный Шива молчал.
Хема лежала на диване, белое лицо в испарине, растрепанные волосы слиплись. Заплаканная Алмаз, от невозмутимости которой не осталось и следа, с ведром в руке стояла рядом.
— Она напилась воды, — опередила наши вопросы Алмаз. — Не пейте воду.
— Со мной все хорошо, — пролепетала Хема, но ее слова никого не убедили.
Сбывался мой худший кошмар: Гхоша нет с нами, а Хема смертельно больна.
Я спрятал лицо в ее сари, мои ноздри втянули ее запах. Мне казалось, я виноват во всем: в неудавшемся мятеже генерала, в том, что арестовали человека, который заменил мне отца, даже в том, что отравили воду…
Входная дверь распахнулась, впуская матушку и доктора Бакелли. Тяжело дышавший доктор держал руке потертый кожаный саквояж. Матушка, тоже изрядно запыхавшаяся, выговорила:
