Прошло минут пятнадцать. Ничего не происходило, только собака, не умолкая, лаяла. Вдруг лай стал громче и резче. Кто-то закричал. Потом раздался отчаянный вопль.
Я выскочил из зарослей и помчался вдоль насыпи и вниз, туда, где кончалась улица. Подбегая к дому, я услышал низкое, разъяренное рычание – так рычит собака, терзающая врага, – и громкую скороговорку женского голоса, в котором слышалась скорее злость, чем страх.
За проволочной калиткой была полоска запущенной лужайки – в основном одуванчики и дьяволова трава. С бочкообразной пальмы свисал обрывок картона – видимо, остатки таблички с номером дома. Корни пальмы испортили дорожку, выворотив куски дерна, и заползли на ступеньки крыльца.
Я вошел в калитку, по деревянным ступенькам поднялся к покосившейся двери и постучал.
В доме все еще слышалось рычание, но женский голос перестал браниться. Открывать никто не шел.
Я нажал на ручку, отворил дверь и вошел. Сильно пахло хлороформом.
Посреди комнаты, на разодранном ковре, раскинув руки и ноги, лежал, распластавшись на спине, доктор Шарп. Сбоку из его шеи толчками хлестала кровь. Большая блестящая лужа растеклась вокруг его головы. Собака, припав на передние лапы и плотно прижав уши к голове, держалась поодаль; на шее у него болтались куски разорванного намордника. Глухое пульсирующее рычание вырывалось из ее глотки: пасть ощерена, шерсть на спине дыбом.
Позади собаки располагалась распахнутая настежь дверь в небольшой чуланчик, на полу которого валялся здоровенный ком ваты. От него по всей комнате распространялись тошнотворные волны хлороформа.
Красивая темноволосая женщина в домашнем ситцевом платье держала под прицелом большого автоматического пистолета собаку, но не стреляла. Животное же глядело на нее прищуренными в темных кругах глазами. Женщина через плечо быстро взглянула на меня и попыталась повернуться в мою сторону. Я вытащил свой люгер и держал его наготове в опущенной руке.
Скрипнула половица, и в двустворчатой задней двери появился высокий черноглазый мужчина в выцветшем синем комбинезоне, синей рабочей рубашке и с обрезом двуствольного дробовика в руках.
– Эй, ты! Брось пушку! – сказал он сердито.
Я открыл было рот, собираясь что-нибудь сказать. Палец черноглазого на спусковом крючке напрягся. Моя пушка выстрелила – честное слово, я был тут ни при чем – пуля ударила в ствол дробовика и аккуратно вышибла его из рук мужчины. Ружье грохнулось на пол, пес отскочил футов, наверное, на семь в сторону и тут же снова присел.
