Зал опустел. Ни единой живой души, ни единого звука. Только гроб с телом Линетт загородили ширмой. Меня потянуло в последний раз взглянуть на женщину неземной красоты, ставшей для меня близким человеком. Я торопилась, сама не понимая, зачем это нужно. Подошла, отдернула ширму и замерла. Опираясь руками на стенки богатого гроба, над телом Линетт стоял мужчина. Он был облачен во все черное — тонкий пуловер, брюки и обувь. Прикрыв глаза, он с опущенной головой склонился над изголовьем гроба. Русые волосы средней длины свесились, закрыв верхнюю часть лица, так, что я могла видеть лишь острый подбородок, покрытый короткой щетиной. Он казался приятным и привлекательным, что-то во внешности притягивало взгляд. Застыв в нерешительности, я невольно рассматривала его и не могла оторваться.
В глаза бросилась почти болезненная бледность кожи. Скорбь мужчины ощущалась тяжестью в воздухе, как и боль. По спине скользнул холодок, с губ сорвался беззвучный вздох. Стало безумно неловко — я помешала выражению траура, ворвалась и нарушила уединение. Но он словно не замечал моего присутствия — едва дотрагиваясь, бережно провел пальцами по лбу Линетт, по линии щеки. Я попятилась назад, бормоча под нос «извините», а когда попыталась задвинуть обратно ширму, мужчина открыл глаза и взглянул на меня из-под занавеса волос. Одним глазом, украдкой. Одним голубым глазом. А я все извинялась и пятилась…. Пока не потеряла его из виду и не побежала прочь из зала. Не разбирая дороги, не оглядываясь, подальше от здания.
— Ну, вот. Еще одна морщинка, — печально протянула Моника, рассматривая свое отражение в высоком, старинном зеркале. Натянув веко пальцем, она капризно надула губки.
Мишель оторвалась от изучения очередной газетной статьи, сообщающей о загадочном убийстве ведьмы, и посмотрела на старшую сестру. Моника небрежным движением перебросила густые черные волосы на плечо. Длинные прямые и блестящие, точно жидкий шелк. Приблизившись лицом к своему отражению, она наморщила аккуратный носик. Мишель, с трудом сдержав усмешку, склонила голову и окинула сестру придирчивым взглядом. Поведя бровью, она надменно хмыкнула.
— В твои годы иметь три мимические морщинки на лице — это сказка. Да, Эшли? Эшли?!
Услышав свое имя, я повернулась на звук и заморгала. Мишель недовольно поджала губы. Да, из нас троих я самая младшая и самая легкомысленная. Что ж поделаешь?! «Летаешь в облаках», как любит говорить Моника. И вовсе не летаю, а всячески стараюсь избегать участия в пустых диалогах. Но ей я не скажу об этом. Сострою легкомысленную улыбочку, и сестра купится. Никогда не понимала, к чему устраивать истерики, стоя каждый раз перед зеркалом…. Обладая даром преображения, Моника могла скрыть любую морщинку и выглядеть всегда молодой и красивой. Но и без магии ее лицо было безупречным. Поэтому каждодневная самокритика сестры вызывала у меня, мягко говоря, раздражение.
