Вот и удушье исчезло. Но оставалась тревога, переходящая в страх. Шеф стал разбираться в этом неожиданном страхе. Он перебирал одну причину за другой.
Не переел на ночь, хотя жена и напекла к ужину сдобных булочек с корицей. Не был лишен того короткого дневного сна, что помогал ему спокойно спать ночью. С детьми все хорошо - писал сын, а дочь с мужем жили рядом. У них до сих пор светилось окно. Свет падал на ночные клубы мошек, а их голоса тихо доносились до него.
Жена?.. Молодцом.
Артрит?.. Терпим.
Старость?.. Здесь все решено, все перемолото.
Сигурд?.. Вот оно? Все последние бессонницы, все сердечные спазмы, все тревоги рождал именно Сигурд. Где он сейчас? Шеф напрягся, вызывая его. Для этого он вообразил дырочку в своей лобной кости, а из нее струей брызжущую мысль. Он раздул грудь, свел брови.
«Сигурд, Сигурд», - звал он. Ответом было молчание.
«Сигурд, Сигурд…» Молчит.
Сейчас он или вертится в воздухе, или сидит с этой гадкой эгоисткой Таней.
Нет, не Сигурд виноват - та девчонка!.. Нет! Не девчонка - молодость их.
В конце концов, могли бы и подождать с любовями, недолго ему жить осталось.
Никодиму Никодимычу стало так обидно и так горько. «Возьму и умру сейчас», - решил он и всхлипнул.
Жена, услышав, встала и принесла таблетку. Она поставила горчичники на его грудь, сделала ему горячую ванну. И так, хлопоча, помогла встретить рассвет.
На травах лежала росная седина - матовая и тусклая. По ней бродили домашние звери. Ходили коровы с выпученными боками, гуляли лошади с длинными белыми гривами.
Лошади были не рабочие, а для украшения луга.
Таня и Сигурд шли промеж этих лошадей, и те смотрели на них, выворачивая глаза, всхрапывая, мотая головой, стуча боталами.
Тане было хорошо. Она смотрела на переступающие ноги Сигурда (по ее требованию он перерабатывал свою скользящую походку в обычную) и командовала:
- Правой, левой!
Сигурд шел, не приминая трав: лебеду, ромашки, пырей, одуванчики. Одуванчиков было особенно много. Поэтому молоко здешних коров считалось лечебным, а сияние луга казалось золотым.
- Сигурд, - сказала Таня, оборачиваясь к нему и видя сквозь него проступающий луг. Обрадовалась - Сигурд и внутри солнечный и ясный, весь золотой. Чистое луговое золото было в нем. И ей с ним и надежно и тепло. - Сигурд, ты сегодня особенный, - сказала Таня и повернула к нему сияющее лицо. По нему ходили золотые отблески. Он глядел на нее.
- Что ты, девочка?
- Я могла бы все для тебя сделать. Все, все.
