– Уж прямо отсталая, – обиделась Ира.
– Я неточно выразилась. Ты отстаешь в развитии. Но это поправимо. Тебе надо учиться жить. И вообще… становиться женщиной.
«Становиться женщиной» означало, собственно говоря, не вообще, а в частности. Но для Катьки технология борьбы за счастье строилась прежде всего на счастливой любви. С этого пункта она и начала Ирочкино воспитание, взяв в качестве образца свою уникальную историю.
Катькино «женское счастье» находилось у нее под боком, в соседней комнате коммунальной квартиры, и звалось Алексеем, студентом второго курса института. Со своим героем она, можно сказать, выросла с пеленок и имела возможность наблюдать его становление и развитие. Детские наблюдения были мало интересными и скорее отрицательными: вялый, ленивый мальчик, который всегда молчал, а если говорил, то односложно, растягивая слова. Он бесконечно медленно мыл руки под краном на кухне, раздумчиво ставил чайник на газовую плиту и уходил, оставив этот ценный бытовой прибор огню до полного растерзания и бесславного конца. Во дворе он не играл с детьми в общие игры, а часами кидал в стену теннисный мяч, ловил и снова кидал, не выражая лицом никаких, даже самых первобытных чувств. Катька считала его дураком и придумала для него два прозвища, успешно привив их всей дворовой ребятне. Они называли его то Лексеем, то Олёшей – как дедушка Горького из его повести «Детство». «Ну, Лексей, ты не медаль», – цитировала Катька, пробегая мимо терзающего стенку соседа. «Олёша, стенку пробьешь», – подхватывали злые дети.
Лексей, он же Олёша, рос, рос да вырос и, дурак не дурак, а поступил в институт, как говорили, за спортивные достижения (вот вам и теннисный мяч). Катька заинтересовалась им неожиданно для себя, когда, сняв однажды телефонную трубку, услышала робкий девичий голос: «Попросите, пожалуйста, Алексея». – «Олёша, тебя», – позвала Катька, демонстративно напирая на «о», и потихоньку стала подслушивать. Впрочем, ничего не услышала. «Угу» и «Ага» – а в трубке трещали без умолку. «Интересненько», – подумала Катька и стала почаще подбегать к телефону, и все чаще робкий голос просил позвать Алексея, а подслушивания не давали никаких результатов. Потом голос сменился: мелодичный, кокетливый и слегка нахальный – «Лешу, пожалуйста». Ответы Алексея стали как-то просторнее. И тогда Катька почувствовала ревность. Конечно, шпионство до добра не доводит. Длительное шпионство накладывает отпечаток и на мозговую деятельность, и на психологию, развивает склонность к навязчивой наблюдательности и излишне обостряет чувства. Мягко говоря, Катька пострадала от чрезмерного любопытства, обнаружив вдруг, что Олёша высок ростом, длинноног, басовит и имеет ямочки на щеках, что придает ему обаяние в сочетании с мужественностью. Катька влюбилась.
