Чернильница хозяина: советский писатель внутри Большого террора. | страница 41

Волков С. Шостакович и Сталин: художник и царь. М., 2004.

Жирнов Е. «НКВД и товарищ Ежов являются любимцами советского народа»[22]. Коммерсантъ Власть, № 50, 17.12.2012.

Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов. М., 2008.

Хлевнюк О. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2010.

Arch Getty. Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered 1933–1938. Cambridge, 1985.

Генрих Ягода. Нарком внутренних дел СССР, генеральный комиссар государственной безопасности. Сборник документов. Казань, 1997.

Литературная газета. Вып. от 15 февраля, 1938.

Фонд А. Н. Афиногенова в РГАЛИ. Ф. 2172.  

В конце марта 1938 года в американском посольстве в Москве снова устраивали прием. Посол Джозеф Дэвис получил новое назначение и собрал московский высший свет, чтобы попрощаться. На прием был приглашен и Александр Афи­но­генов. Он танцевал с женой посла, и она светски жаловалась ему: «Вы — ис­ключительная страна, единственная в мире. Что такое какая-нибудь Бельгия после вас!»

^{>Джозеф Дэвис с женой в день отъезда из СССР. Июнь 1938 года}

^{>© Universal Images Group / Sovfoto / DIOMEDIA}

На приеме Афиногенова окружали новые лица: за прошедший год состав участников вечеров в посольстве кардинально изменился. Из знакомых остался толь­ко литовский поэт и дипломат Юргис Балтрушайтис: остальные не пере­жили 1937-й. Сенсацией вечера был председатель Военной коллегии Верхов­но­го суда СССР Василий Ульрих, выносивший приговоры на всех главных пока­зательных процессах конца 1930-х годов. За две недели до приема в по­соль­стве он приго­ворил к расстрелу участников вымышленного «право­троцкист­ского блока», среди которых были Генрих Ягода и Николай Бухарин. Весь вечер Ульриха окру­жали иностранные журналисты. Кто-то из них пустил остроту: «Странно видеть ходячую гильотину в зале для танцев». Чтобы сгладить возможное неприятное впечатление, посол Дэвис подошел к Ульриху и громко произнес: «Я считаю приговор суда абсолютно справедливым и, если б был судьей, приговорил именно так».

Афиногенов вполне мог поддержать слова Дэвиса: к этому моменту он уже ощу­щал свою общность с законопослушными советскими гражданами. Со смертью его бывшего покровителя Ягоды неприятности закончились и жизнь должна была войти в привычное русло. Правда, одним из негласных условий возвращения в общественную жизнь был запрет на сколь-либо пуб­лич­ное обсуждение пережитого опыта.­­