Или вот такое. Южнее Уразова мы произвели посадку на один полевой аэродром - летели для участия в Харьковской операции. На аэродроме паника. Откуда-то стало известно, что ожидается налет противника на этот азродром. Какой-то начальник ездит по аэродрому в кузове полуторки и с бранью пытается разогнать нас, заставить улететь. Мы только прилетели, и моторы перегрелись на рулении по высокой и густой траве.
Естественно, мы никуда не улетели. Но в предвидении налета отошли от самолетов, оставленных в рассредоточенном порядке, и укрылись в ближайшую щель. Где-то далеко раздались взрывы бомб. Затихло. Мы всей эскадрильей вышли из этой щели, и, закуривая, удалились от нее метров на 20-30. И вдруг в это время из-за кучевых облаков на нас свалились "юнкерсы". Вместо того, что бы укрыться в туже щель, кто-то бросился бежать к другой, находящейся значительно дальше, но обозначенной шестами с соломой наверху. А бомбы уже свистят...
Мы бежали быстро. Начали прыгать в щель, буквально друг на друга. Бомбы рвутся вовсю! Наконец, когда все закончилось, летчики выбрались из щели и стали выяснять, какой же чудак бросился бежать невесть куда. Ведь рядом была щель, в которой мы сидели при первой бомбежке...
Каково же было наше удивление, когда мы подошли к самолетам и увидели, что именно та, первая, щель начисто разнесена разбита прямым попаданием двух или трех бомб.
Что это - судьба или случай?...
Можно было бы привести много примеров и из послевоенной моей летной жизни, когда я попадал, как теперь говорят, в экстремальные ситуации: обледенение, грозы, отказы техники... Дидактические наставления в таких случаях отсылают в сторону специалиста, его опыта. Все это так. Но ведь есть что-то от везения, от судьбы. Согласен заменить слово "судьба" другим, равнозначным по смыслу. Лишь бы сам смысл не менялся по существу.
Однако вернемся к делу. Наш 504-й штурмовой авиаполк, понесший большие потери, переправился наземным транспортом в Борисоглебск за новыми машинами, получил там 21 сверкающий "ил" и 16 июля сел на полевом аэродроме в Песковатке, приютившейся между Калачом и Сталинградом, на берегу Дона. Собственно, с этого аэродрома и начались наши боевые действия на Сталинградском фронте.
Лето стояло знойное, жаркое. Жара выматывала. На завтраке в столовой мы ничего не брали, кроме компота. В обед тем паче ничего не лезло в глотку. Разве только за ужином от сознания, что уцелел, аппетит повышался. Вообще перебоев в сытном и добротном питании у нас не было. Случалось, что на аэродром садилось сразу три-четыре полка, тогда обед растягивался на три смены. Но вскоре все становилось на место, и все же все мы здорово худели, напоминая боевых петухов, на которых кроме шпор и мышц ничего не было.
