– Друзей у меня много, но русских среди знакомых никогда не было. Здесь часто пишут о разборках «новых русских», о том, что они скупают недвижимость, открывают бизнес!
– Вас, французов, не поймешь! Когда-то вы были недовольны, что к вам понаехали бедные русские эмигранты, теперь вы попрекаете нас богатством, не думая о налогах, которые мы платим в вашу казну. Для вашего сведения я тоже имею здесь недвижимость.
– Значит, Вы тоже «новый русский»?
– Если судить по-вашему, выходит так.
– Поразительно… – сказала златовласка, натянуто улыбнувшись, и почему-то прижала ладошки к щекам.
«Ну, точно пуделёк», – подумал я и не удержался от снисходительной улыбки.
– А здесь, в зеленом парке Вальроз вам одной находиться не страшно? – спросил я игриво-устрашающим тоном, растягивая слова, – от нас же один криминал!
Девушка рассмеялась.
– До этого было не страшно.
– Странно, сидеть у замка, принадлежавшего знаменитому когда-то «новому русскому» не страшно, а разговаривать со мной стремно!
– Не поняла. Вы кого имеете в виду?
Я был приятно удивлен, увидев, что мне наконец удалось ее заинтересовать.
– Кого? Вообще-то заложил и построил этот красивейший замок Павел Григорьевич фон Дервиз, или Павел Георгиевич, не знаю как правильно, в одной передаче его даже Павлом Петровичем назвали!
– А как на самом деле?
– Так, как звал его граф Витте, который хорошо знал всё семейство Дервизов и называл его именно Павлом Григорьевичем. Правда, граф Витте признавался, что писал свои «Воспоминания» уже далеко немолодым человеком, поэтому мог что-то перепутать. Поэтому утверждать не возьмусь.
– А почему вы называете Дервиза «новым русским»?
– Потому что таковым его посчитала вся великосветская русская Ницца, когда он приехал сюда в 1867 году лечить своих детей, страдавших туберкулезом.
– Вы знаете, – прервала мой исторический экскурс студентка, – мне иногда кажется, что своей красотой Ницца обязана исключительно трагической ошибке врачей, полагавших 150 лет назад, что мягкий климат Лазурного берега целебен для людей, страдающих заболеваниями легких.
– Согласен, весь Лазурный берег – это цветущее кладбище высшей родовой знати Европы XIX века, причем, как правило, молодой.
– Извините, что прервала вас. Так что Дервиз? – спросила она серьезно и без эмоций, словно сидела в университетской аудитории и слушала профессора.
Не скрою, мне было приятно, что наша беседа строилась не на показном интересе, формирующем, как бывает, первую беседу двух незнакомых людей, а на взаимном уважении к истории.
