…Думаю, каждый согласится со мной, что разочарования – сильнейшее испытание в нашей взрослой жизни. Но одно дело разочароваться во вчерашней, впопыхах произведенной покупке, которую, к слову сказать, у нас невозможно вернуть. И совсем другое дело разочароваться в человеке. В дружбе, в любви. Тогда уже начинаются драмы и слезы. Однако я не понимаю, как можно было разочароваться в нашем Германе, которого до тех пор я считала этаким безобидным малым? Разве с самого начала не было ясно, из каких атомов и молекул он состоит? Нельзя же до преклонного возраста сохранять такую непростительную наивность!
На следующее утро после нашего разговора с Рудольфом, который велся, как водится, в присутствии Германа, моего мужа Юру вызывают в первый отдел режимного Института атомной энергии и говорят (привожу небольшую выдержку из моего дневника):
«– Напрасно ваша жена вмешивается в наши планы и заставляет нас менять расписание иностранного гостя. Это решается в самых высоких инстанциях!»
Такие заявления заставляли нас обливаться волной холодного ужаса. Странно, что нас:
А) не посадили и не объявили диссидентами;
Б) что мы сами от этого удержались.
Два момента пика отчаяния (1983 г.) Мы продлили пребывание в пансионате Дома ученых в Лейлупе, на Рижском взморье, т.к. Юре отказали в поездке в Венгрию, на семинар, где он был членом Еврокомиссии. Мы ходили взад-вперед по опостылевшему побережью и все это переживали. И я, неверующая, молила Бога: «Господи, пронеси от инфаркта!»
Который, конечно, случился, но потом, спустя несколько лет. В тот раз пронесло, но рубцы на сердце, несомненно, остались. И дальше в том же дневнике:
«Второй издевательский акт по отношению к нам относится к 1985 году. Ю. Кагану присуждается Ленинская премия, и нас, меня и нашего сына Максима, приглашают в Кремль, на церемонию вручения. При входе в Троицкие ворота Кремля документы Максима крутили и вертели, разглядывая со всех сторон, но все-таки пропустили. Премия была вручена. А на следующий день Юре запретили участвовать в Советско-Американском семинаре, проходившем у нас в Москве именно по той тематике, которую американские ученые собирались обсудить с моим мужем».
Помню наше с ним состояние. Что было делать? Созывать пресс-конференцию? Это значило подставлять под удар нашего сына Максима, студента-физика, призывного возраста, вполне здорового, слава тебе Господи, парня, и это на фоне войны с Афганистаном. И мы понимали, что должны молчать, и только молчать, хотя это было очень трудно. И наверняка опять рубцы на сердце.
