Труба на крыше германского консульства дымила чересчур сильно; и Фалько обратил на это внимание Санчеса-Копеника.
– Да плевать мне, – ответил тот. – Я уже почти все сжег.
И провел посетителя в кабинет, где все ящики были вывернуты, а перед камином, полным пепла, лежала груда папок. Обрывки бумаг валялись повсюду, а пол и мебель покрывал слой черно-серой копоти.
– Через час отбываю, – добавил консул. – Германия признает правительство Франко еще до полудня.
Под глазами у него лежали темные круги, и видно было, что эту ночь он провел без сна. Фалько глянул на висевший над камином портрет Гитлера в полный рост: вся нижняя половина туловища – от пояса до сапог – почернела от копоти. Он подумал, что консул, сжигая бумаги, должно быть, получал злорадное удовольствие от того, что с портретом происходит такое. Дверь в смежную комнату была открыта, и Фалько увидел два чемодана, а на них – пальто и шляпу.
– Как собираетесь уходить?
– Морем. Надо поскорее выбираться отсюда, потому что местные власти могут выкинуть какой-нибудь фортель. В порту ждет катер, доставит меня на «Дёйчланд».
Фалько, заинтересовавшись, вскинул бровь. Наконец-то все определилось. Маски долой. До сей поры никто не знал, что в здешние воды зашел немецкий тяжелый крейсер «Дёйчланд». Это означало, что рейх принял серьезные меры. Защитить своих подданных, находящихся в «красной зоне», и заодно показать зубы. В опасной улыбке акулы, готовой отбросить притворство.
– Хорошо, что пришли, – сказал консул. – У меня для вас тут кое-что есть.
Он подошел к открытому сейфу в углу кабинета, вытащил конверт и передал его Фалько, который заметил лежащий на полке «люгер». В конверте оказалось два листка.
– Последняя сводка из Саламанки. Получил через Берлин три часа назад.
Фалько просмотрел листки. Шифровка. Группы цифр и букв. Чтобы прочесть, нужны шифровальный блокнот и добрых полчаса.
– Я полагаю, передать ответ уже нельзя.
– Правильно полагаете. Я только что привел в негодность мой телетайп. А телефоном пользоваться не отважусь.
Из того же сейфа консул достал коробку «Партагас», где оставалось три сигары. Одну предложил Фалько, другую сунул себе в рот, а третью спрятал в нагрудный карман пиджака, откуда выглядывал белый уголок платка.
– Эти Республика не покурит, – сказал он, покуда Фалько подносил ему огня.
