— Ту самую, — коротко кивнул Миронович и досадливо поморщился, — Только какое имеет отношение к делу сделанное Вами уточнение? Ну, хоть бы и прижила она от меня детей, так что с того? Вы, чай, не синодальная комиссия! А я, чай, не монах! Так кому какое дело до моей частной жизни?!
— Продолжайте, — не стал углубляться в спор Александр Францевич, — Итак, встретили бывшую сожительницу…
— Мы с ней поговорили о том, о сём, я её проводил до её дома. Она живет по Невскому проспекту через 3 дома от кассы. Потом поехал домой.
— Прямо так и домой, — ехидно пробормотал помощник следователя, — Похоже, вы запамятовали, Иван Иваныч. Может, напряжете свою память? Вспомните: для того, чтобы её проводить, вы повернули назад, прошли опять мимо своего двора, потом ещё дальше в сторону Аничкова моста, дошли до дома под нумером 51… Припоминаете? А что же было дальше?
Миронович озадаченно и настороженно посмотрел на следователя:
— Ну, там я ещё портного встретил, Гершовича, он мне шьёт. И мы с ним вместе пошли по Невскому. Так и что?
— Это я Вас спрашиваю: так и что, г-н Миронович? Что было потом?!
— Да ничего… Потом расстались. Он домой пошел, а я на станцию конки.
— Странная у вас память, однако, Иван Иваныч, прошло-то всего ничего с той субботы, а вы уже столько запамятовали! — рявкнул Сакс.
Но Миронович оказался не промах и тоже возвысил голос:
— Что это я запамятовал?! Что именно? На что это Вы намекаете?!
— Ну, как же-с, как же-с!.. Память, стало быть не возвращается? Вы хотите знать, насколько я осведомлён о событиях того вечера? Я осведомлён достаточно! Я знаю, что Вы вернулись в кассу после встречи с портным, но нам про это — ни гу-гу. Как Вы думаете, какой вывод из всего этого я делаю?
— Чушь! Бред! — Миронович пренебрежительно махнул рукой, — Я в кассу не возвращался!
Он, видимо, решил, что помощник прокурора пытается его запутать и потому не воспринял услышанное всерьёз.
— Я Вам напоминаю, если Вы забыли, что Вы находитесь в здании окружной прокуратуры под официальным допросом уполномоченным на это должностным лицом. Здесь нет никого, кто говорил бы чушь и бред!
— Извините, в моих словах не было ничего личного, — поправился Миронович, сообразив, что сказанное им может быть истолковано как оскорбление должностного лица, — Я лишь хочу сказать, что покинув кассу, я более туда не возвращался.
— Ну, как же-с, Иван Иваныч, — с ласковой, издевательской укоризной в голосе произнес следователь. — А у нас есть двое свидетелей, которые видели, как Вы возвращались в кассу. Вошли в свой двор…
