Цайгори вздрогнул, отшатнулся.
– Простите, забыл предупредить, – Дежнев успокаивающе положил ученому руку на плечо, – те, кто может, перед смертью рассказывают, где и как погибли. Вроде предостережения. Коммуникатор в спящем режиме держит долго, реагирует на шаги. На некоторых даже специально батареи меняют. Так что не пугайтесь. От этих записей бывает реальная польза: вон Эдик Жихарев ногу свернул. Семь дней в Шакальей балке лежал. Целый роман надиктовать успел, пока память на приблуде не закончилась.
– А потом умер?
– Нет, зачем? Достали его. Мы обратным ходом из дальнего поселка шли и забрали. Умер он потом, во сне. Болел сильно. Но положили его все равно тут. Очень уважали! И приблуду с романом разместили.
Тихон заметил, что невольно имитирует отрывистую, полную специфических словечек речь хабарщиков. В этом диком пустынном месте складная речь городского жителя выглядела нелепой.
– Записи и напутствия… Советы. Выходит, это что-то вроде посмертной базы данных? – оживился Цайгори.
– В точку! Народ сюда специально едет, если про Неудобья хочет узнать. Потому и холм кличут Библиотечным.
– А танкисты здесь есть? – полюбопытствовал ученый.
– Нет. Только хабары. У танкистов другой форс, – тихо отозвался Дежнев.
Цайгори ждал, что тот продолжит, но Тихон промолчал, и ученый не решился расспрашивать.
Они прошли через кладбище, сопровождаемые голосами умерших, и встали на верхней точке холма лицом к югу. Стемнело. Лишь на западе в темно-зеленых и лиловых полосах облачных гряд еще барахтались рыжие отблески почившего заката. Равнина внизу была темна и угрожающе обширна. Ее пугающая ровность не нарушалась решительно ничем. Если и были в ней какие-то ориентиры, то сейчас их надежно скрывала ночь.
– Вот они, Неудобья. Пустынный край. Дальше до самых гор только хищные звери, заброшенные военные базы и минные поля. – Тихон помолчал и добавил: – Да и за горами, наверное, тоже.
– Впечатляет, – кивнул Цайгори и переступил с ноги на ногу. – С орбиты это выглядело иначе… С орбиты вообще все кажется… Ну, знаете, как бы это…
– Несущественным?
– Да, пожалуй. Думаю, поэтому он и бежал.
– Кто бежал?
– Уверен, вы задавались вопросом, почему ваш отец перебрался в Москву?
– Он говорил, что хотел защитить меня.
– Верно. Видите ли, общество Ариэля отличается… отличалось от здешних систем. Когда-то сама мысль преследовать людей за взгляды была нам чужда, – задумчиво произнес ученый и тяжело вздохнул. – А может быть, мне просто так казалось. Понимаете, пока была жива Влада, моя жена, я смотрел на все легкомысленно. С ее смертью для меня словно закончилась сказка. Оказалось, что, пока я был увлечен наукой, к власти в небе пришли влиятельные честолюбцы вроде господина Дюлака.
