Каждый год осенью, помирившись с Кириллом в очередной раз, Маша ехала в Москву на выставку. Работала там от правительственной организации Испании. Денег получала – уйму, а то, что происходило там – как-то надолго оставалось в памяти. Командировка дело особое. Целую неделю отсутствия в Петербурге, и ты полностью выпадаешь из жизни, обретаешь незнакомую реальность, которая, кроме случайно встреченных тобой людей, возможно, никто и не заметит потом, но зато самой – столько мыслей и впечатлений.
В поезде до трех часов ночи Маша болтала со случайным дяденькой в костюме. Он рассказывал, как в 90-е годы работал водителем, и как тогда водителей останавливали прямо на дорогах и просто стреляли в упор. Маша охотно ему верила. На Машу он смотрел, как испытывал. Скользил взглядом по платью, багажу, телефону. Сначала – некоторое презрение в глазах, потом – уважение. Странно, но ожидаемого равнодушия, он не проявлял, был скорее заинтересован поболтать и рассказать что-нибудь.
Утром Маша проснулась в пять утра. В купе подсадили какого-то не по возрасту серьезного студента. Он рассказывал ей, как сам поступил в Москву, как «живет в общаге», как много у него друзей. Одет он был модно, «с иголочки». Маша поймала себя на мысли, насколько забавно, что студенту пришло в голову одеться именно так. Бойкий, смешливый, просто как из кинофильма пятидесятых годов про то, как парень из деревни едет в Москву. Маша даже как-то вся приосанилась, приободрилась, словно собралась затянуть задушевную песню, или встретиться с ним у метро на следующий день и прийти туда в платочке в горошек.
Поехала в гостиницу. Номер почему-то не был забронирован, не сработала компьютерная система. С трудом договорилась и, опасливо поглядывая на часы в мобильном телефоне, помчалась обратно к метро, которое в Москве, как известно, особое. Во-первых, точная копия представленного ужаса, показанного в «Ночном Дозоре». То есть там, в отличие от петербургского метрополитена, жутко – всегда. Темно, мутно. Дикое, неописуемое количество странного народа почти как в странах Третьего Мира, всех возрастов и социального положения, и вечное ощущение того, что живой она, Маша, оттуда не выберется, даже если захочет. Зато скорость передвижения по городу прибавляется неимоверная. По платформе Ленинградского вокзала Маша начинала бежать в три раза быстрее, чем обычно, уверенно расталкивая прохожих, и всем видом демонстрируя, что она-то точно знает, куда продвигается, и что она, наконец, – в столице.
