Всемирный следопыт, 1928 № 04 | страница 14
Он считал, что смерть «Праматери Евы» не проливает света на историю уничтожения ее племени.
— Тут скорее пахнет личной драмой, — говорил он, хитро улыбаясь. — Возможно, когда племя ушло на лето в долину, эта женщина была больна и отказалась итти с остальными. Возможно, что ее мужу пришло в голову неожиданно вернуться, и он застал жену в ненадлежащем обществе. Виновник мог спастись бегством, а оскорбленный супруг, в согласии с законами первобытного общества, убил изменившую ему жену.
Дюшен горячо поддержал Блэка, который настаивал, чтобы я поехал в Вашингтон и довел до сведения правительства о наших открытиях. Оно могло направить сюда для дальнейших изысканий компетентных специалистов.
— Вы должны обратиться к директору Смитсоньевского Института[3]). Он пришлет сюда археологов, которые разберутся в найденных памятниках и разъяснят нам все, что остается для нас загадкой. Научными методами они восстановят картину этой исчезнувшей культуры.
Как только Дюшен уехал, мы с Блэком начали готовиться к моей поездке в Вашингтон. Расходы по поездке мы решили покрыть из вклада, находящегося в Пардиском банке, все же расходы по раскопкам, очевидно, возьмет на себя государство. Родди часто высказывал уверенность, что за наши труды мы будем щедро вознаграждены. Когда нам случалось испортить или потерять что-либо из своих вещей во время работы, он, неизменно улыбаясь, говорил:
— Ничего, «дядя Сам»[4]) возместит нам потерю.
Осень в этот год выдалась изумительная: солнечная и мягкая, как мечта. Мы оставались в горах до января, так как желали, чтобы археологи, которые приедут производить раскопки, нашли все в полном порядке. Мы сложили все найденные предметы, включая и мумии, в нашей хижине, в которой, прежде чем уехать, мы старательно забили окна и двери. В своем дневнике, который я замуровал в стену одного из домов «Орлиного Гнезда», я упомянул о предположениях Дюшена.
Как только выпал первый снег, мы попрощались с Синей Горой и перебрались в Тарпин.
Чтобы снарядить меня, Блэк взял из банка шестьсот долларов.
Отъехав от станции, я долго из окна вагона смотрел на Синюю Гору, маячившую на горизонте. Мне было грустно расставаться с ней…
Я вышел с вокзала недалеко от Капитолия и долго простоял на улице, любуясь величественным белым зданием на фоне январского ярко-голубого неба.
Покончив с осмотром местных достопримечательностей, я принялся за работу. Прежде всего я отправился к депутату Конгресса от нашего округа, чтобы запастись рекомендательными письмами. Он принял меня любезно и посоветовал обратиться в. Комитет по делам индейцев, дав письмо к его председателю. Последнего в то время не было в городе, и я потерял три дня в бесплодных разговорах с его секретарем и другими служащими Комитета. Работы у них, видимо, было немного, и они находили мои рассказы занимательными. Казалось, мне удалось их заинтересовать, и я радовался этому. Я не знал, что эти люди не пользовались никаким влиянием, но говорили они так, как будто были очень важными персонами. Я привез с собой в чемодане несколько образцов глиняной посуды и любительские фотографии, снятые мною самим. Эти фотографии давали слабое представление о величии и красоте Синей Горы, но служащие Комитета внимательно их рассматривали и обо всем расспрашивали. И лишь тогда, когда один из них предложил мне продать за гроши самую лучшую из привезенных мною ваз, я понял истинный характер проявленного ими интереса.