- Пусть все идет, как шло, - сказал он. - Хозяин и так не в себе, зачем же его раздражать?.. Мне и самому было тоскливо и страшно, когда остановилась фабрика и все пошли к дому хозяина. Когда грохочут машины, становится легче на сердце и кажется, что ничего дурного не случилось...
- Правильно!.. Правильно! - поддакивали ему остальные.
Около шести вечера явился в контору Адлер. Он вошел незаметно, как призрак. К одежде его прилипла грязь, словно он валялся на земле. Коротко остриженные льняные волосы были взъерошены. Он вспотел и задыхался. Белки его глаз налились кровью, зрачки непомерно расширились.
Войдя в контору, он быстро обежал все комнаты, с хрустом ломая толстые пальцы. Служащие дрожали, сидя на своих стульях.
Молодой корреспондент читал какую-то телеграмму. Адлер подошел к нему и спросил изменившимся голосом, хотя довольно спокойно:
- Что там такое?
- Хлопок опять поднялся в цене, - ответил корреспондент. - Мы сегодня заработали шесть тысяч.
Он не окончил фразы. Адлер вырвал у него телеграмму, скомкал ее и швырнул ему в лицо.
- Подлец!.. - закричал он на служащего. - Подлец! Как ты смеешь говорить мне что-либо подобное?..
Он снова забегал по комнате, бормоча:
- Человек - это самое худшее из животных. Собаки и те, видя мое горе, не осмеливаются ластиться ко мне и убегают, поджав хвост... А он говорит о шести тысячах рублей!..
Адлер остановился перед испуганным служащим и, размахивая руками, сказал охрипшим голосом:
- Сделай ты, медный лоб, так, чтобы время отодвинулось на неделю назад... на один день... и я отдам тебе все мое состояние. Я уйду из этой проклятой страны босой и нагой, уползу на коленях, буду бить щебень на дороге, умирать с голоду - и все-таки буду счастлив... Ну, ты!.. Можешь ты отодвинуть время хоть на один день... на полдня?..
В контору вбежал Бёме, которого уведомили, что Адлер вернулся.
- Готлиб, - сказал пастор, - лошади ждут, поедем ко мне...
Фабрикант, грязный, запыхавшийся, вдруг выпрямился, сунул обе руки в карманы и, посмотрев на пастора свысока, насмешливо сказал:
- Нет, мой святой Мартин, я не поеду к тебе!.. Скажу тебе больше: ни тебе, ни твоей Аннете, ни твоему Юзеку я не оставлю ни гроша!.. Слышишь?.. Я знаю, что ты слуга божий и что твоими устами глаголет мудрость господня... И все-таки я не дам тебе даже ломаного гроша... Мое состояние принадлежит моему сыну и предназначено вовсе не для вспоможения добродетельным пасторским детям. Ступай, почтеннейший Бёме, ступай!.. Ступай к своей тощей жене и скромной Аннете, расскажи им, что тебе попался такой проницательный безумец, которого никто не обманет ни притворными слезами, ни поистине глупым выражением лица!.. Или ступай туда... к трупу... и бормочи над ним свои молитвы... Но говорю тебе, Бёме, скорей ему наскучит твоя молитва, чем меня опутает твоя благочестивая прозорливость...
