«То, что мы ищем, совсем рядом», – беззвучно губами шептала Рыба. Так продолжалось несколько дней, пока клипер не оказался в широтах незаходящего солнца, где не только матросы, но Рыба-Капитан и даже астролябия, не найдя звездные ориентиры в слепящем глаза небе, потеряли чувство пространства, и только струйка песка, вытекающая из стеклянной колбы часов, продолжала отмерять ни к чему не привязанное время.
Погода изменилась на следующий день после появления в расплавленном жарой небе чёрной Морской птицы: похожая на саму смерть, она носилась между обвисшими парусами, пугая матросов диким хохотом, а когда палуба опустела, Морская птица присела на край аквариума и кончиком крыла стала гладить Рыбу-Капитана. Кто-то из матросов выстрелил в птицу, но пуля попала в аквариум, расколов его на миллион стеклянных осколков, хлынувших с потоком воды в спасительное для Рыбы-Капитана море. Но Птица оказалась быстрее: подхватив острыми когтями Рыбу-Капитана, она исчезла со своей добычей так же быстро, как и появилась, оставив в воздухе жуткий, долго не смолкавший хохот.
Это случилось в день, когда солнце на пять минут скрылось за горизонтом, и в посеревшем небе появились звезды. Капитан настроил астролябию, определил место клипера в океане, и по требованию команды принял решение с первым же ветром уйти из гиблых мест как можно дальше, пока черная Морская птица или какое-нибудь иное морское чудовище не утащит их на дно. Бакалавр знал – страхи матросов не напрасны. Долгое плавание по морям научило некоторых из них чувствовать и внутренним взором видеть невидимую другим опасность, которую через слюдяные очки ясно увидел Бакалавр: на зеркальной поверхности воды проступили лица его недавно умерших близких и лица, умерших давно – их он знал только по портретам на стенах, – и множество совершенно незнакомых лиц предков, живших далеко за седьмым коленом. Бакалавру неудержимо захотелось прыгнуть в воду, поплыть среди знакомых и незнакомых лиц за горизонт и найти там лицо, давшее начало всему роду. Он уже сделал шаг к трапу, когда при полном безветрии ощутил дрожь моря, пробежавшую через весь клипер от киля до кончиков мачт, по парусам, реям и подвешенной к ним Рынде. Дрожь передалась матросам – их затрясло так, словно они все разом заболели лихорадкой; задрожал воздух, а от поверхности моря поднялся густой, наполненный сверкающими капельками воды, туман, поглотивший судно. Потерявшиеся в нем матросы стали перекликаться, и в их голосах звучал не страх, а странное хмельное веселье. Рядом с голосами матросов в тумане стали слышны другие голоса и звуки: смех первородного греха, первый крик новорожденного, последний выдох уходящей из тела земной жизни, шелест отлетающих к небу душ, звуки труб и струн, треск поваленных бурей деревьев, грохот извержений и хруст челюстей червяка-древоточца, прогрызшего километровый тоннель в случайно попавшем на парусник письменном столе давно умершего короля. В тумане, одновременно и каждый в отдельности, слышался еще миллион разных звуков и голосов, среди которых звучали голоса Рынды и Звона. Слитые в единый хор, они вошли в Бакалавра и матросов чувством Невыносимого Счастья, наполнили каждую клеточку, заменив собой плоть так, что сами тела перестали быть нужны и исчезли. В последний миг угасающего сознания Бакалавр успел подумать: – Я слышу Звон Утренней Тишины.
