Машина остановилась, и мистер сама привлекательность нажал на кнопку. Фразы его были сухими, небрежными, голос, как всегда, без оттенков, безэмоциональный, слишком официальный. И пока он говорил обо мне, глядя на меня и не собираясь оправдываться, я вжималась в сиденье, будто пытаясь слиться с бежевой обивкой.
По-видимому, Тейт был здесь и знал, что я тоже была здесь.
Мне становилось по-настоящему страшно.
Машина дала задний ход, медленно и осторожно.
Мудак смотрел в боковое зеркало и ловко выруливал назад, телефон до сих пор был прижат к уху, а я продолжала свои жалкие попытки спрятаться. Проклятия сменились на молитву, в то время как Николас спокойненько сбросил вызов и, вынырнув на дорогу, дал по газам.
Мне всё-таки удалось слиться с сиденьем. Напряжение обрушилось непосильной ношей, и я совершенно не знала, как справиться с этим, как распрямить плечи и задать свой главный вопрос: что мне делать теперь?
— Мы опоздали. Мне стоило спрятать твою машину, а тебе не стоило выходить из ванной. Тем более в мокрой майке, — губы Николаса сложились в подобие улыбки, той самой его фирменной, я же непонимающе уставилась на него. — Видимо, Тейту понравилось зрелище.
— Это не смешно.
— Не смешно, ты права. Ты помнишь номер отца?
Помню ли я номер отца? То есть помню ли я номер единственного родного человека? Человека, который заменил мне мать, друга, в какой-то период даже врага? Человека, с которым я не виделась хуеву тучу времени и даже не представляла, какие обстоятельства смогут вновь сделать нас семьей? Да, блядь, знала. Начиная от первой цифры и заканчивая последней.
Один. Двести двенадцать. Семь. Пять. Семь. Семьдесят пять. Пятьдесят семь.
Всё просто, мистер сама привлекательность.
— Знаю.
— Отлично.
Наконец, дорога, по которой мы ехали, начала казаться мне знакомой, и я впервые за всё это время улыбнулась — не натянуто, не обреченно, а так, как улыбаются люди, после долгих метаний вышедшие на свет из абсолютной тьмы. Они щурятся от яркого солнца и вдыхают теплый воздух, а вместе с ним надежду, что всё плохое осталось позади, за спиной, забывая при этом, что тьма — вот она, стоит обернуться назад и протянуть руку.
Нельзя радоваться раньше времени, для начала нужно отойти подальше, поэтому я перестала улыбаться и, повернувшись к боковому окну, начала смотреть в сторону.
Николас молчал, а мне было тяжело молчать, тяжело оставаться одной в полной тишине, и лишь начинающийся поток автомобилей, ожививших трассу, хоть немного заглушил мою тревогу.
