И именно в этот момент я вижу изуродованную солнцем Адель. Она лежит на спине, в тени, тяжело дыша, ее голова повернута в мою сторону, но сквозь слезы я не могу рассмотреть ее глаз, направленных на меня. Мне тяжело дышать от всхлипов и боли, и я стараюсь смотреть только на нее – ни на ноги приближающегося ко мне Хозяина, ни, тем более, на него самого. Только Адель, ее обезображенное лицо и судорожно дергающиеся пальцы протянутой вдоль тела руки.
Мне больно, мне страшно, я не хочу чувствовать, не хочу.
– Неудачное падение, – Рэми останавливается около меня и садится на корточки, рассматривая мои раны. Теперь в его голосе не остается и капли злости, что властвовала в нем секунды назад. Его тлевшая ярость вылилась в расправу, и теперь он тот самый Дамиан, с которым я столкнулась впервые: холодный и невозмутимый. Маска былого равнодушия вновь занимает свое место, и Господин, как ни в чем не бывало, убирает волосы с моей шеи, словно это и не его рук дело, а я просто споткнулась, по неосторожности упав в обломки нашего завтрака. – Вот к чему приводят твои наивные иллюзии, ma stupide petite fille*, – он гладит меня по скуле указательным пальцем, в то время как я продолжаю смотреть на Адель, все же живую, помилованную, только вряд ли прощенную. – Ты можешь ненавидеть меня, Джиллиан, это твое право, но прежде позволь мне открыть тебе маленькую тайну, – Рэми достигает моего плеча, и я сжимаю кулаки, предчувствуя новую порцию боли. Он не торопится достать из меня осколок, с каким-то ненормальным удовольствием разглядывая порез, а потом ощутимо нажимает на вонзившееся в плечо стекло, вынуждая меня вытянуться от агонии и глухо застонать.
В глазах темнеет, и Господин превращается в бесформенное серое пятно, нависшее надо мною.
– Тебе наверняка интересно, что случилось с жившей в той комнате девушкой, так вот, спроси у Адель – она последняя, кто видел ее в живых, – он шепчет это ядовито-приторным голосом, а я вся сосредотачиваюсь на чертовой боли, въевшейся в меня. Резкий жест рукой, и окровавленный осколок бокала падает на пол, рядом с моим лицом, и я ощущаю, как от теплой крови намокает свитер, как он липнет к спине, впитывая в себя мои силы.
Рэми выпрямляется, окидывая меня безразличным взглядом, и, помедлив несколько секунд, покидает столовую, оставляя нас одних: меня, лежащую на разбитых иллюзиях, и Адель, поверженную яростью Господина. Не могу сосредоточиться на ее лице, и закрываю глаза, избавляясь от ужаса реальности, в которой слишком страшно, слишком больно, слишком одиноко.
