Сладкопевцев кашлянул: один паспорт на двоих — второй надо еще получить у товарища, здесь, в Иркутске.
— Эй! — крикнул Дзержинский и почувствовал, как вздрогнул от неожиданности Сладкопевцев. — Городовой! Ну-ка кликни того дурака, быстро! Спит на козлах, сукин сын!
Городовой, повинуясь холодному барскому голосу, подхватил шашку и затрусил к извозчику.
— Достань пятиалтын, — тихо сказал Дзержинский. — Дай лениво.
— Последний.
— У товарища получим на дорогу.
— А извозчик? Ему что?
— Скажем, чтоб ждал, — вынесем.
…Крабовский жил во флигеле. Дзержинский постучал костяшками пальцев в окно. Никто не ответил.
— Ты убежден, что он ждет? — спросил Сладкопевцев.
— Да, — ответил Дзержинский и постучал еще раз. В глубине комнаты вспыхнула спичка. Потухла. Вспыхнула еще одна, потом свет стал устойчивым, постоянным — зажгли лампу.
— Кто? — спросил Крабовский сипло.
— Это я.
— Кто?!
— «Переплетчик».
Щеколда грохочуще упала на пол, лязгнул замок, дверь отворилась, и на Дзержинского пахнуло сивушным перегаром, перестоявшейся квашеной капустой и пылью.
— Входи, — сказал Крабовский. — Ты не один?
— Во-первых, здравствуй, — сказал Дзержинский, — я ж тебя два года не видал…
— А что «во-вторых»? — Крабовский обернулся и, потерев грязными пальцами волосатую грудь, поставил лампу на засаленный кухонный стол. — Выпить хотите с дороги?
Не дожидаясь ответа, он достал с полки бутыль, вытащил из-под скамьи кастрюлю с вареным картофелем и поставил три стакана.
— Спать придется на полу, — сказал он. — Одеял нет.
Дзержинский присел на край скамейки, кивнул Сладкопевцеву, чтобы тот устраивался.
— Нас ждет извозчик, — сказал Дзержинский. — Тебе прислали для меня денег?
— Я взял из них пятнадцать рублей. Не взыщи. Я ждал тебя неделю назад. Вот, — он ткнул пальцем в бутыль, — это последний рубль из тех пятнадцати, которые я взял.
— А паспорт?
— Паспорт? С паспортом хуже. Я продал новый паспорт, Переплетчик. Нет, нет, верному человеку, не думай. За тридцать сребреников, — Крабовский усмехнулся странно и разлил водку по стаканам.
— Сколько у тебя осталось? — спросил Дзержинский.
— На дорогу должно хватить…
— Что случилось, Казимеж?
Крабовский ударил гранью своего стакана по стаканам Дзержинского и Сладкопевцева и опрокинул водку в широко открытый, алчущий рот. Шумно задышал, вытер губы рукавом рваного халата, ушел в комнату и вернулся оттуда с конвертом в руке.
— Не обессудь, Переплетчик. Здесь — все, что осталось.
Не скрыв брезгливости на лице, Дзержинский отодвинул стакан с сивухой, открыл конверт, достал ассигнации, протянул синенькую Сладкопевцеву, хотел было попросить, чтобы тот отдал извозчику, но потом передумал, сказав:
