ехать до станции, указанной в билете; ни ехать дальше, ни выйти раньше он не имеет права, так как главное всё-таки билет, а пассажир — всего лишь приложение к нему. Андрей начал орать, и напуганная Танечка вернула-таки билет, при этом на её лице было написано убеждение в том, что совершает тяжкое должностное преступление, за которое можно и с работы вылететь.
Андрей выскочил в тамбур, подгоняя перед собой упрямо-степенно идущую проводницу. Оказалось, что выходит он один, и это было хорошо. Однако, поезд, хоть и очень медленно, но продолжал движение, увозя его всё дальше от здания вокзала, с фотографии которого и следовало начинать всю работу. Наконец, поезд всё-таки остановился, и проводница Танечка, нарочито не торопясь, открыла дверь и опустила лестницу. Андрей опрометью кинулся к вокзалу.
Ему повезло: к точке фотографирования он успел как раз тогда, когда один из рабочих только начал сдирать скребком надпись. Лучшего момента не могло и быть, даже если бы ему специально позировали. Убедившись, что в кадр влезают и обе надписи, и рабочий, Андрей сделал-таки желанный снимок. Ему продолжало везти: никто этого не заметил. Оба рабочих были здоровыми мужиками, и начинать пребывание в городе с осложнений не хотелось.
Он спрятал фотоаппарат в сумку, перевёл дыхание и расслабился: теперь можно было не торопиться. Пройдя через здание вокзала, он вышел на небольшую вокзальную площадь и с интересом огляделся по сторонам. Людей было немного и выглядели они обычно, ничем внешне не оправдывая весьма неординарное название города. С площади отходили две улочки. Присмотревшись, Андрей увидел, что одна из них выглядит более оживлённой, следовательно, и более перспективна в отношении знакомства с городом.
Интуиция и тут его не подвела. Пройдя с пяток домов, среди которых оказался небольшой магазинчик, где он взял бутылку пива, Андрей остановился, ошеломлённо вытаращив глаза. Над дверями следующего здания он увидел обычную с виду вывеску, на которой, однако, было написано: «Ремонт вечных двигателей» и чуть пониже мелким шрифтом: «Гарантия шесть месяцев». Придя в себя, он сфотографировал и это и забеспокоился: судя по началу, оставшихся на плёнке кадров могло и не хватить. Журналистская же часть его натуры пела в это время восторженную песнь. Материал обещал быть не только объёмным, но и сенсационным.
Было ясно, что лучшего места для начала работы над ним и пожелать невозможно. Отбросив в сторону недопитую бутылку, он решительно открыл двери и вошёл внутрь. Внутри помещение ничем не отличалось от, скажем, мастерской по ремонту холодильников, стиральных машин или телевизоров. Сразу за дверью был небольшой, но высокий прилавок, дальше, в глубине, тянулись вдоль стен столы, заваленные разными деталями; возле двух из них стояли два вращающихся кресла. На одном сидел довольно пожилой мужчина, который, повернувшись лицом к двери и слегка поворачиваясь из стороны в сторону, меланхолично жевал бутерброд с колбасой.
