— Я знаю, — сказал Чендлер. — Ева позвонила в девять-один-один.
— Мисс Лили? — позвал тоненький дрожащий голосок.
Я заставила себя войти в хозяйскую спальню. Голова Евы высунулась из-за стула. Я присела на край кровати.
— Теперь ты можешь вылезти с Джейн. Спасибо за то, что вызвала полицию. Это было очень умно и храбро. — Ева отодвинула стул и взяла младенческое кресло, хотя оно было слишком тяжело для ее тонких рук.
Чендлер закрыл дверь.
Скоро она открылась снова, и вошел Джек.
Он сделал паузу и оглядел меня.
— Что-нибудь сломано? — спросил он.
— Нет. — Я покачала головой и задумалась на секунду, смогла бы я остановиться. Это смахивало на приведенный в движение маятник. Я рассеянно потерла горло.
— Ушиб, — заметил Джек. Я наблюдала за его попытками решить, как приблизиться ко мне и Еве.
С большим усилием я подняла руку и погладила Еву по голове. Потом обняла ее, когда она начала плакать.
Я сидела с Евой на коленях той ночью, когда она рассказывала полиции, что происходило в желтом доме на Фалбрайт-стрит. Там были Чендлер, Джек и Лу О’Ши, Джесс неистово хотел присутствовать там в качестве пастора Евы, но она определенно хотела, чтобы там была Лу.
Отец, как оказалось, начал свои забавы, когда стало очевидно, что счета за беременность и роды Мередит будут существенными. Он начал играть с восьмилетней дочерью.
— Ему всегда нравилось, когда я пользовалась помадой и косметикой, — сказала Ева. — Ему нравилось, когда я переодевалась.
— Что твоя мама говорила об этом, Ева? — спросил Чендлер нейтральным тоном.
— Она думала, что это весело. Сначала.
— Когда все изменилось?
— На День Благодарения, я думаю.
Сразу после Дня благодарения в газете появилась статья о нераскрытых преступлениях в Литл-Роке. С фотографией спящего ребенка в пижаме с жирафами. Ту же самую пижамку Мередит хранила все эти годы в коробке на полке как память о первых днях ее ребенка.
— Мама стала грустить. Она гуляла вокруг дома и плакала. Она с трудом заботилась о Джейн. Она… — голос Евы понизился до шепота. — Она задавала мне странные вопросы.
— О..? — спросил Чендлер.
— О том, трогал ли меня папа как-то странно.
— Вот как. И что ты ей ответила? — Чендлер казался тихим и почтительным к Еве, как будто это был самый обычный разговор. Я не знала, что мой старый друг мог быть таким.
— Нет, он никогда не трогал меня… там. Но ему нравилось играть в «Иди сюда, маленькая девочка».
Мой желудок свело.
Не буду описывать целиком, но суть была в том, что Эмори любил, когда Ева красилась помадой и румянами, он звал ее к себе, как если бы они были незнакомы и вынуждал ее касаться его через штаны.
