Рассказав это, Катарина снова поблагодарила за шаль и ушла. Жена Кеденнека еще развернула шаль посмотреть, нет ли в ней какого изъяна. Мальчики сидели, словно в рот воды набрали, рассказ им понравился, и они все в нем поняли. Шаль оказалась цела, и семья продолжала ужинать.
И тут внезапно заговорил Андреас:
— Скажите, Кеденнек, что, той весной в порту Себастьян много погибло народу?
— Говорят, человек двенадцать.
— Послушайте, Кеденнек, если здесь повторится то, что было прошлый год в Себастьяне, глядишь, и у нас без жертв не обойдется, так не разумнее ли нам с вами, Кеденнек, поступить с салом так, как это сделала свекруха Катарины Нер?
Кеденнек выбросил вперед руку и, не вставая с места, двинул племянника в грудь кулаком. Андреас отпрянул, но вовремя обеими руками ухватился за стол. Зазвенела посуда. Андреас, смеясь, поправился на стуле и продолжал жевать.
Неделю спустя Гулль сидел на своем обычном месте у оконной крестовины. Столик перед ним был исчерчен множеством царапин и кружков, оставленных его карманным ножом. Вдруг к нему подсел Дезак и завел разговор:
— Нынче под вечер, Гулль, пришел пароход с острова Маргариты, завтра он отплывает. Будет приходить не чаще чем раз в месяц. По мне, самое разумное для тебя с ним вернуться. Мне-то что, останешься ты или нет, но лучше уезжай, тут уже все на мази и пойдет своим ходом, так не стоит тебе зарываться, сейчас еще легко выберешься, покамест ты им без интересу, а через месяц будет совсем не то. Лучше тебе здесь не задерживаться.
— Когда он отвалит?
— Завтра в шесть.
— Та-а-к!
Гулль встал, он подошел к окну и раскинул руки, потом снова сел.
Что за идея пришла в голову хозяину, это что-то новенькое, стало быть, никто его здесь не держит, он волен ехать. Гулль снова встал, снова подошел к окну: выходит, не зря манил его вольный простор, не зря разрывал ветер солнце на мелкие клочки и гнал их по морю. Он может всем этим владеть, все это ему предлагается, ему принадлежит. Он сказал:
— Возможно, я и уеду.
Он наткнулся на Мари, она сидела, развалясь на столе. Когда он проходил мимо, она вытянула руки вдоль стола, свесила на них голову и прищурилась. Гулль вспомнил, что вот так же она свесилась тогда над поручнями, но ему так и не удалось коснуться ее груди — не слишком большая утрата, напрасно у него тогда защемило сердце, и он испытал нечто близкое к разочарованию. Вот и сейчас под платьем скрыта ее грудь. Гулль потянулся было к ней, но Мари вскочила и отряхнулась. Легче легкого перетянуть ее через стол или заставить обойти кругом, а стоит забраться ей за лиф, как такая сама сдастся. Он хотел схватить ее, она уже прилегла на стол, но он так и не решился. Он только сказал:
