По мере совершенствования в искусстве письма Сефия перестала уничтожать написанное. Просто написать слово – этого было мало. Слова должны жить вечно, как слова в книге; их существование докажет, что существовала и она. Она принялась вырезать слова ножом на самых высоких ветках самых больших деревьев в самых дальних уголках леса: Это – книга.
Или на камнях их погасших костров: Это – книга.
И повторяла кончиком пальца на своей руке, а потом на своем округлом колене: Это – книга. Книга. Книга. Книга.
Но Сефия не знала, что есть люди, которые охотятся на нее, люди, которые знают про книгу и жаждут получить ее – с такой же страстью, с какой жаждет еды умирающий от голода. Эти люди были готовы на все, чтобы заполучить предмет своих желаний. И каждым написанным словом, каждой буквой, которую выводила ее неосторожная рука, Сефия оставляла след, карту, по которой эти люди могли отыскать книгу… и ее.
* * *
Череп как череп. Плоть сошла с него давным-давно, оставив молочно-белые кости, напоминающие куски прибитого к берегу плáвника. Складки голубого бархата, на которых он лежал, словно морские волны омывали и медленно разрушали его пустые глазницы, жуткую впадину носа и выдающиеся вперед зубы, застывшие в вечной ухмылке.
Лон смотрел на череп уже несколько часов. Он постарался усесться поудобнее на неудобном кресле с прямой спинкой и наклонился вперед – словно перемена позы могла помочь ему увидеть то, что он так и не смог увидеть в течение всего этого времени.
Он уставился в глубокие ямы, где когда-то были глаза. Как было бы хорошо, если бы они ему все рассказали сами!
Но это был просто череп, а черепа не разговаривают.
В отчаянии Лон откинулся в кресле и потер руки. За окнами Библиотеки черные тучи оседлали ледяные вершины, и свежий ветер бил в стекла оранжереи. Внутри же было тихо и спокойно: книги на полках аккуратно расставлены, а стены заливал теплый ровный свет электрических ламп. За одним из длинных изогнутых столов Эрастис склонился над рукописями, мозаикой разложенными перед ним. Одетыми в перчатки руками он так нежно касался страниц, словно они могли рассыпаться от его прикосновения.
Меловые доски стояли прислоненными к стене; на одной из них оставались задания прошлого урока. Доски закрывали запертую дверь подвала. Прошло уже больше года после его посвящения, но Лон так ни разу и не видел эту дверь открытой, хотя все еще мечтал попасть внутрь и прикоснуться к Книге. Ему уже мало было только в своем воображении представлять, как его пальцы касаются текстуры ее обложки, гладят сверкающие грани украшающих ее камней. Он страстно желал видеть ее, удостовериться в том, что она действительно существует, прочитать то, что в ней написано. Вновь и вновь он просил Главного библиотекаря показать ему Книгу, хотя бы на секунду, и всякий раз Эрастис отвечал отказом. Лон не был готов лицезреть это сокровище.
